Прокурор пригласил того самого доктора, что оперировал Эшли. Элизабет едва его признала: идеально отглаженный сюртук, тщательно уложенные волосы — полная противоположность тому человеку, которого они с мужем видели в больнице, когда, зайдя навестить Эшли, были вынуждены оправдываться за оставленный в прошлый раз чек. Доктор Стэнли, с глазами, мечущими молнии, отчитывал их за подачку холодно и безжалостно, пока Энтони, усмехнувшись, вдруг дружески не похлопал его по спине и не предложил пустить эти деньги на закупку нового больничного оборудования. Элизабет смотрела на мужа в крайнем изумлении, не узнавая чрезвычайно щепетильного и сдержанного барристера Рида в подобном поступке. Однако тот возымел свое действие куда лучше любых уговоров, а Элизабет еще раз убедилась в уникальном умении Энтони находить к людям правильный подход. Вне всякого сомнения, он выбрал идеально подходящую ему профессию и вряд ли когда- нибудь захотел бы превратиться в скучного помещика. И Элизабет надлежало с этим смириться, не изводя себя из-за опасности такой деятельности и не ставя любимого перед выбором, никак им не заслуженным.
Прокурор между тем попросил доктора Стэнли подтвердить серьезность ранений, полученных пострадавшим, что тот чистосердечно и сделал. Далее прокурор уточнил, могли ли такие повреждения быть нанесены посредством побоев, но что также получил утвердительный ответ и, удовлетворенный, предоставил возможность господину барристеру задать свои вопросы.
Элизабет заметила, как замерла Черити, очевидно, не представляя, что может спросить Энтони, чтобы не навредить Томасу. Элизабет ободряюще сжала ее руку, радуясь своей уверенности в муже и рожденному ею относительному спокойствию.
У Энтони тоже было только два вопроса, но одни уже они перевернули дело с ног на голову. Для начала он поинтересовался, можно ли подобные травмы нанести с помощью плетки, на что доктор Стэнли заявил, что лишь в том случае, если на конце этой плетки вместо ремней был стальной шар диаметром никак не менее четырех дюймов. После замечания судьи ему, правда, пришлось ограничиться коротким «нет», но впечатление на присяжных, вне всякого сомнения, было произведено самое что ни на есть желаемое.
Далее Энтони попросил доктора на основании своих знаний предположить, когда были нанесены побои, загнавшие пострадавшего в больницу, и тот, высыпав на присутствующих поток малопонятных терминов, с уверенностью заявил, что это был вечер пятницы восьмого марта.
Тут уже Черити вцепилась в руку Элизабет и даже немного привстала с места.
— Но восьмое марта Томас провел в полицейском участке! — с силой прошептала она, и Элизабет кивнула, призывая ее вернуться на место.
— Энтони знает, что делает, — вполголоса заверила она. — После он еще вызовет билетера, что в тот же день продал целому и невредимому Эшли билет на поезд, и арестовывавших папу констеблей, которые также подтвердят, что обвинитель после встречи с дядей был вполне себе здоров и весел. Так что это еще только начало.
Прокурор между тем пригласил на свидетельское место одного из бывших ноблхосских конюхов, предложив тому рассказать о произошедшей пару лет назад стычкой между ним и подсудимым, в результате которой мистер Уивер стегнул работника кнутом, Очевидно, он рассчитывал тем самым доказать, что подсудимый склонен к необоснованной агрессии. Элизабет помнила тот случай: конюх, не поладив с лошадью, принялся кулаками бить ее по морде, и отец, увидев подобное варварство, счел нужным отрезвить работника и поучить его вежливому обращению с животными. Элизабет нисколько не сомневалась, что Энтони сумеет и здесь вытянуть правду наружу, однако ее внимание от допроса отвлек местный пристав, передав ей сложенный листок бумаги.
Удивленная до крайности, Элизабет тут же развернула его и почувствовала, как сильно заколотилось у нее сердце. В записке было всего четыре слова: «Выслушай меня, ради бога!», но выведены они были размашистым почерком кузена, спутать который Элизабет не могла.
Она приложила руки к груди, стараясь унять дрожь и угомонить сбившееся дыхание. Неужели Эшли пришел в себя? Хочет видеть ее, хочет что-то рассказать. Важное ли? Наверняка, если в подобном состоянии он потратил силы, чтобы самостоятельно нацарапать слова записки. Но что именно? И почему именно ей? Впрочем, отец никак не мог бы навестить его, как минимум, до конца слушанья, а Черити вряд ли когда-либо вообще захочет его видеть, как и Эмили, не допущенная в зал суда и вместе с Джозефом ожидающая решения присяжных заседателей в ближайшей кофейне. Оставалась одна Элизабет. Но почему именно сейчас, во время слушанья? Хотел ли Эшли остановить его и продолжить уже со своим присутствием? Но тогда, наверное, послал бы известие судье, тот же, совершенно очевидно, покуда ничего не получал, потому как предложил господину барристеру задавать свои вопросы свидетелю.
— Много ли вы сменили мест службы за последние два года? — начал разбираться Энтони, однако дальше Элизабет не слышала, снова уйдя в свои мысли. Стоит ли ей пойти к Эшли? Правильно ли это будет? Вряд ли Энтони обрадуется, узнав о таком ее поступке, но посоветоваться с ним сейчас не представлялось никакой возможности.
Да даже если бы такая возможность имелась — к чему отвлекать его от столь важного дела, вызывая негативные чувства, которые Энтони всегда испытывал к Эшли? Тем более что уход Элизабет вполне можно расценить как предпочтение кузена мужу в тот момент, когда сам Энтони кладет всего себя на вызволение ее отца из неприятностей. Так может, лучше вообще не ходить? Если Эшли пришел в себя, значит, ему стало лучше, ежеминутная угроза его смерти отошла на второй план и не будет ничего дурного в том, что Элизабет навестит кузена уже после окончания слушанья.
А вдруг Эшли, не дождавшись ее, следующую записку пошлет уже судье? Имела ли Элизабет право идти на такой риск? О, Эшли — опытный и очень хитрый боец, он вполне может найти способ если не выиграть это дело, то как следует досадить и Энтони, и дяде, а уж этого допустить никак было нельзя. Черити и так держалась из последних сил: перенос процесса и новая неизвестность в ее нынешнем положении способны были навредить ей, да так, что уже ничего нельзя будет исправить. Доктор Харви прописал Черити успокоительное, пугая потерей ребенка, если она будет слишком нервничать. Как Элизабет могла пустить все на самотек, подвергая любимую подругу подобной опасности, когда имела возможность отвести ее одним своим решением? В конце концов, больница находилась всего в нескольких минутах ходьбы от здания суда: она либо вернется раньше, чем ее отсутствие заметят, либо, напротив, сумеет заговорить Эшли так, что он и думать забудет о прерывании слушанья.
Да, пожалуй, именно так и следовало поступить!
Уверившись, что Черити вполне владеет собой, и попросив ее в случае внеочередного перерыва в заседании и вопроса о ее отсутствии Энтони сказать ему, что она отправилась к Эмили сообщить последние новости, Элизабет тихонько покинула зал, а следом и здание суда. Погода сегодня совсем не баловала теплом, разразившись колким порывистым ветром, и Элизабет подняла у пальто воротник, невольно вспомнив свой побег из дома. Ей тогда было девять или десять лет, и теперь она даже не могла бы сказать, что именно послужило причиной такого поступка, а тогда в обиде добралась до самого моря и стояла на скале, глядя вдаль, размазывая слезы и зябко кутаясь в накидку, не слишком подходящую для защиты от холодного морского бриза.
