По крайней мере, на этот раз она вспомнила мое имя. Миссис Белфорт не всегда была ясна. Вот почему у нее была постоянная медсестра, экономка и повар. Вот почему она не понимала, почему я продолжала отказываться встречаться с ее милым племянником, который был примерно моего возраста, на свидании вслепую. Я перестала рассказывать ей о своей ситуации, потому что на следующий день она снова спросила бы об этом. Я не хожу на свидания. Я не занимаюсь мальчиками. Я Неприкасаемая. И миссис Би всегда отвечала:
-Перестань так бояться любви. Это не может убить тебя! Только так оно и было.
-Ничего, если я подожду, пока вы, ребята, закончите? Я выдавила слабую улыбку, мысленно умоляя ее о компании. Она пожала плечами, потягивая чай из изящного фарфора, стоявшего рядом с ней.
-Как хочешь.
Я вернулась в фойе и плюхнулась на мягкую скамейку, достала книгу из рюкзака и пролистала брошюру "Бесплатные объятия", которую мне вручила какая-то девушка на улице в прошлый раз, когда я навещала Майру. Я улыбнулась иронии, уставившись на слова, на самом деле не расшифровав ни одного из них. Почему Бэйн хотел нанять меня? Я была так же дружелюбена к клиентам, как и пневмония. Слышал ли он о моей истории? Глупый вопрос. Конечно, он это сделал. Все в городе слышали одну или две версии моей истории. Я была городской шлюхой. Иезавель. Вавилонская блудница. Я попросила об этом, и они дали мне это. Эмери Уоллес был несчастной жертвой. И я была ведьмой, раздвигающей ноги. Может быть, Бэйн думал, что я легко сдамся. Или, может быть, он действительно жалел меня. Это почти ничего не меняло. Единственное, что меня устраивало, так это то, что, несмотря на все, через что я прошела, я не была тем благотворительным делом, которое он пытался мне навязать. Мне не нужна была его милость, или работа, или привязанность. Черт, я надеюсь, что миссис Би проведет сегодня со мной немного времени. Я прочитала несколько страниц, желая, чтобы Бэйн сошел с ума. Иногда миссис Би была ясна, как августовское небо. Я доверяла ей чаще, чем хотела бы признаться. Это было проще, чем разговаривать с Майрой, моим психотерапевтом, потому что Майра всегда делала заметки и вносила предложения. Миссис Белфорт очень редко вспоминала наши разговоры.
Через двадцать минут после того, как я вошел, Иман вышла из столовой, заложив руки за спину, с опущенным выражением лица.
-Мне очень жаль, Джесси. Не сегодня. Фред не был... У нее перехватило горло. Она прикусила внутреннюю сторону щеки, не в силах посмотреть мне в глаза.
-Фред плохо себя чувствовал.
Я встала, направляясь к двери, когда миссис Белфорт вышла из столовой, обхватив дверной косяк, чтобы не упасть. Она выглядела как незнакомка, в ее глазах было выражение, которого я никогда раньше не видела. Ясность.
-Ты не можешь бояться любви, моя дорогая. Это все равно что бояться смерти. Это неизбежно. Любовь подобна смерти. Это неизбежно. Эти слова преследовали мои мысли еще долго после того, как я покинула дом миссис Би. Хорошо, что я собралась на пробежку, потому что мне нужно было привести в порядок голову после того странного дня, который у меня был. Все, что происходило к северу от часа колдовства, было моим любимым. Время впиталось в твою кожу, как поцелуй в три часа ночи, медленный и соблазнительный. Я всегда бодрствовала по ночам—именно тогда ко мне подкрадывались кошмары. Они были настолько плохими, что в какой-то момент я перестала засыпать. Кошачий сон в течение дня поддерживал меня. Но проспать целую ночь? Да. Нет, спасибо. Это практически приглашало к повторению Инцидента. В петле.
Должно быть, сегодня вечером я была под каким-то заклятием. Я чувствовала себя храброй, разговаривая с незнакомцем—незнакомым мужчиной,—и ограничения и красные линии, которые я для себя установила, отошли на второй план. Я вставила наушники в уши. “Время танцевать” от Паники! На Дискотеке у меня звенело в ушах, когда я направлялся к трассе Эльдорадо в 3:00 утра, у меня был электрошокер для пальцев и маленький швейцарский армейский нож, засунутый в носок. К тому же это был закрытый район, где каждый час разъезжали патрули на тележках. Я взяла с собой своего лабрадора Тень, потому что он практически умолял, когда я была у двери. Он, вероятно, был единственным живым существом, которое я все еще заботилась о том, чтобы доставить удовольствие.
Неприкасаемая, подумала я, когда мои ноги ступили на бетонную тропу, Тень на поводке, отстающий от меня, как четырнадцатилетний ветеран, которым он был. В нем было приятное звучание. Даже мне пришлось это признать.
Только это был не комплимент. Я получила это прозвище, потому что никому не позволяла прикасаться ко мне. Когда-либо. Вообще. Тук, тук, тук. Я бежала так, словно от этого зависела моя жизнь. Три года назад так и было. И я потерпела неудачу. Они поймали меня. С тех пор я бегала два раза в день. Пять миль по окраинам закрытого района, в котором я жила. Бегу, чтобы измотать себя физически и морально, чтобы я могла заснуть. Бегу, чтобы мне не пришлось стоять на месте, и размышлять, и думать, и рушиться. Убегаю от своих проблем, от своей реальности и пустоты, которая грызла меня изнутри, как кислота. Сжигание, поедание, разрушение. Моя рутина в какой-то степени поставила меня в положение похитителя кислорода. Даже мне пришлось признать, что моя жизнь была бесцельной. Я спала целыми днями и жила глубокой ночью. Я одержимо тренировалась в подвале и старалась держаться подальше от Пэм и Даррена, насколько это было в человеческих силах. Они умоляли меня вернуться в этот мир, но я так и не вернулась. Потом они забрали мою беговую дорожку, и я начала бегать на улице. Они пригрозили урезать мое пособие, если я не найду работу, поэтому я просто перестала тратить деньги. Вместо этого я читала книги, совершала долгие прогулки с Тенью и жила за счет странного бара "Кит Кат", главным образом для того, чтобы выжить. Иногда я платила миссис. Я никогда не покидала Эльдорадо, за исключением еженедельных визитов к моему психотерапевту Майре. Я была с Майрой с тех пор, как мне исполнилось двенадцать, и могу честно сказать, что она ни разу не помогла мне почувствовать себя лучше или прийти к фундаментальному выводу. Единственная причина, по которой я продолжала идти, заключалась в том, что Пэм пригрозила выгнать меня, если я остановлюсь, и я действительно поверила ей.
Люди, как концепция, начинали казаться размытыми и незнакомыми. Нечеткие, как черно-белые статические хлопья, играющие по телевизору старой школы. Я была застигнута врасплох, когда Бэйн заговорил со мной, потому что никто никогда этого не делал.
Подошвы моих ног горели, а бедра дрожали от напряжения, через которое я их заставляла проходить. Я всегда была спортивной, но только после того, что случилось со мной в выпускном классе, я стала одержим бегом, и не в хорошем смысле. Пэм—ей не понравилось, когда я назвал ее мамой, утверждая, что она выглядит слишком молодо для этого титула,—сказала, что я выглядела “сексуально” после инцидента, и я старалась не ненавидеть ее каждый раз, когда она это делала.
Джесси, посмотри на свои ноги. Вот тут-то и есть твой луч надежды. Просто откройся и постарайся быть менее странной, и все будет хорошо. Пробежка в два часа означала, что на трассе были только Тень и я. Так же хорошо. Всякий раз, когда люди узнавали меня, они либо смотрели на меня, как на мусор, либо отводили глаза, чтобы я не увидела жалости в их глазах. Одиночество было старым другом. Настолько, что, по иронии судьбы, это стало моей компанией. Тень начала громко пыхтеть позади меня, поэтому я остановилась, наклонилась и растянула подколенные сухожилия, мои пальцы сжали пальцы ног.
