Самолетик новенький, изготовлен в Канзас-сити в конце прошлого 1942 года, собран и переоборудован в Архангельске, в Талагах. Экипаж прошел переобучение в Гремихе и Талагах, налетал 70 часов на аналогичной машине, но «сухопутной». Это уже «морской» самолет. У него 11 человек в экипаже, но на боевой вылет идет сокращенный экипаж, так как четверых пришлось заменить членами высокой Государственной комиссии. Двое из комиссии – женщины, что очень не нравится командиру корабля капитану Волошину и командиру звена майору Костькину. Но в составе комиссии полковник Преображенский, начштаба авиации ПВО/ПЛО флота, и я, командир отдельной дивизии. Оба идем в этот полет. А девчонки… одна ведущий конструктор противолодочной торпеды, вторая – отвечала за переделку «торпедного моста» на этих машинах, под точки крепления наших торпед. Наталья Григорьевна и Леночка Соболевы, «Морфизприбор», из Фрунзе.
– Мы, вообще-то, ленинградки. Леночка – моя племянница. Сейчас живем в Средней Азии, я – в Алма-Ате, а Лена – во Фрунзе, но работаем в Пржевальске, на полигоне. Там у нас тоже холодно зимой, только озеро не замерзает, а так – такие же ветра, даже сильней, и пронизывающая сырость. Здесь даже легче мороз переносится, – заявила старшая из них сразу по приезду. Затем немного заскучала, по солнцу. Оно здесь практически не показывается.
В общем, сидим, завтракаем, упакованы по летным нормам, Леночка принюхивается к спасательному костюму. Медкомиссия у них пройдена, даже прыжки с парашютом имеются. Экипаж «заправляется» чуть в стороне за двумя столиками, мы пьем «кофе», без кавычек его пить и писать о нем просто невозможно, сплошной цикорий. Затем построение в здании СКП, потом все сели в автобус на базе ГАЗ-ААА с тремя мостами, и нас подвезли к еле освещенной стоянке самолетика. Два киля, между которыми торчат два ствола пулеметов, по крыльям еще бегают краснофлотцы и обметают снег и изморозь. С обеих сторон стоят красные гудящие воздуходувки, от которых поданы шланги в оба двигателя и во все двери и люки самолета. Пока экипаж принимает машину, мы продолжаем сидеть в автобусе, перебрасываясь между собой какими-то дежурными фразами. Вообще-то, вылет боевой, идем к Шпицбергену. Четыре с половиной часа туда, семь часов крутимся над очередным конвоем, а затем обратно. Нам помахали рукой, приглашают в машину. Расселись по креслам и лямкам. У меня и старшей Соболевой они – «настоящие», даже с бронеспинкой, а у Евгения Николаевича и Леночки – это обыкновенные лямки из брезента. Они сидят у бортовых пулеметов, изготовленных в виде округлых казематов. Оттуда видно обстановку вдоль борта от носа до кормы. У меня есть иллюминатор на левый борт и индикатор РЛС, Наталья Григорьевна сидит на правом борту, перед ней контрольная панель подготовки торпеды. Пыхнул воздухом левый двигатель, затем правый, закрыта, наконец, бортовая дверь, из которой сильно поддувало ветром, перемешанным со снегом. Бортмеханик протиснулся между бомбовым отсеком и мной, и прошел вперед. Довольно тесно. Самолет куда-то покатился, поревел двигателями и взлетел. За иллюминатором сплошная темень с какими-то полосами, снег и облачность. РЛС работает, так что, где находимся, определить можно, да и карта лежит на столике.
Пробили облачность на высоте 4 200. Прямо на нас опрокинулось звездное небо, с крупными светилами, которые, казалось, можно пощупать руками. Мне не видно, а Наталья Григорьевна прокричала, что с той стороны все небо в сплошном огне. Ей-то – красиво, а вот остальным – это сплошные заморочки: связи не будет, место по Лорану не получить. У меня внизу сплошные засветки от облаков, в которых полно снега. Поднимаясь у Новой Земли, облака генерируют в себе огромное его количество. Через час и шесть минут проходим траверз Белушьей, Амдермы-2. Но радиомаяк в Longyearbyen пока слышен, и радиополукомпас пока его принимает. Накладываю кальку с расположением наших сил и сил союзников на карту на столике. Она на борту одна, и моя задача, в непредвиденных обстоятельствах, ее быстро и надежно уничтожить. Жму на кнопку на столе и сообщаю по СПУ, что можно подойти и ознакомиться. До свободной воды еще пять минут лёта. С этого момента любое «корыто», найденное в море, вне отметок на этой карте, считается вражеским. В случае сомнения, есть канал связи на УКВ, 16-й, на котором можно вызвать тот или иной пароходик, запросить его координаты по коду и получить его место. Теоретически…
Нас протрясло над заливом Мюллера, прошли метеофронт и начали снижение, так как сплошной покров облаков остался сзади. Прошли еще 120 миль, и на индикаторе высветилась отметка цели. Слабенькая, еле заметная.
– Командир! Слева, курсовой 35, дистанция шесть и пять, отметка цели, – доложил я Александру Волошину.
– Понял, тащ адмирал. Атакую!
Последовал крутой вираж, но цель исчезла, несмотря на то, что я ее «привязал к карте». Трижды прошли над квадратом и завершили поиск. Нет еще акустических буев, не готовы. Вместить в такой маленький объем ламповую схему достаточно сложно, да еще, чтобы она выдерживала перегрузки. Где-то в Новосибирске эта работа идет, но к нам в руки она еще не попала. Я составил радиограмму-оповещение и направил в квадрат «охотников». Пусть пошукают. Передал это радисту. Все, что можем сделать, пока.
Саша набрал высоту и вернулся на свой курс. Монотонно гудят движки, поверхность моря – чистая, возникающие иногда отметки оказываются просто помехами. Тянет в сон, от которого помогает избавиться только кофе из термоса. Кофе в городе есть, но только за валюту в «Инторге». И не в Амдерме, а в Архангельске. Затем стало чуточку веселее, так как под нами появился ордер. Теперь я старательно перерисовал отметки на кальку и наложил это на маневренный планшет. Делается это для того, чтобы обнаружить «цель» и не спутать ее с судами и кораблями союзников. Так как скорость у нас больше, то мы кружимся над ордером эдаким вытянутым овалом, уходя вперед до 15–20 миль, потом возвращаемся. Ходим «по восьмерке», изредка подтирая нарисованное место кораблей конвоя, которые довольно часто меняют свое положение. «Грузовики» держатся своего места. К исходу пятого часа патрулирования, наконец, засекаем цель! Подходит со стороны кромки льда, слева, если считать по ходу движения конвоя. Из-под крыла уходят четыре FFAR, 3,5-дюймовые ракеты, а затем следует сброс торпеды. Члены комиссии оживились к этому моменту и старательно фиксируют все действия, как свои, так и экипажа. Пологий вираж, так, чтобы держать в поле зрения место приводнения. Десять томительных минут, и взрыв. Он – довольно слабенький, еле заметный, но фиксируется кораблями эскорта, два из которых уже бегут к месту атаки. Один из них – «Осмотрительный», который голосом старпома Мартыненко доложил, что лодка продувается и всплывает. Но задержалась она на поверхности всего несколько минут. Её успели осветить прожектором, затем она потеряла продольную остойчивость, корма окончательно погрузилась. Немного постояла, как поплавок, и скрылась с поверхности.
Через час нам дали команду отходить, так как на подходе был еще один самолет. Такой же скучный полет обратно, и тут командир корабля решил проверить еще раз тот квадрат, в котором была отметка цели. Но, вместо одной, мы там обнаружили четыре цели. Приготовились к атаке, и тут из задней нижней полусферы были атакованы неизвестным самолетом. Саша крутнулся в сторону, дырок нам наделали от души, но самолет управлялся. В носу у него мощнейшая батарея, я переключился на обзор «Вперед». Двухмоторный «юнкерс» мелькнул в носовом прожекторе и исчез. Пока Саша выключал прожектор и промаргивался (спрашивается: на фига он его включал???) – «юнкерс» ушел, скорость у него побольше, чем у неторопливого «двадцать пятого». Лодки нырнули и ушли, до берега – 73,5 мили. Высоту набрать не можем, один из двигателей встал. Слава богу, не горим. Преображенский прошел в кабину. Вниз полетело все, что было подвешено под крыльями, включая торпедные мостики и подвесной танк из бомбового отсека. А летает на одном двигателе эта машина очень паршиво: тяжело управлять рулями направления. Девицы сидят белые, с окаменевшими лицами. Движок идет на средних, а тут еще трясти начало, рядом фронт (метеорологический). Вошли в облачность, высота чуть больше сотни метров. До берега дотянули, и там Преображенский дал команду всем покинуть борт. Дверь возле меня, открываю и помогаю семи членам экипажа покинуть машину, затем выхожу сам и сразу бью по кольцу. Дернуло и через несколько секунд пришлось кувыркаться, чтобы ноги остались целы. Мне-то хорошо, я этим делом увлекался некогда, а каково остальным?
