– А куда старого председателя назначили? Что говорят?
– А он… вроде умер… с крыши спрыгнул, что-ли… но я точно не…
Я повесил трубку.
Ни хрена себе новости! Соловьев умер!
Быстро полез в интернет.
«Бессменный председатель правления акционерного кредитного банка «ЛотБанк» 48-летний Анатолий Васильевич Соловьев утром 28 мая найден мертвым на тротуаре около недостроенного 30-этажного здания, принадлежащего дочерней компании указанной организации. Официальная версия следствия, основанная на показаниях многочисленных свидетелей, находившихся поблизости, – это несчастный случай. Однако некоторые коллеги покойного высказывают мнение о самоубийстве, поскольку в последнее время Соловьев изменился в поведении и неоднократно упоминал о необходимости завершения старых дел».
Толика нет!
Я разволновался.
Когда слышишь о таких событиях, произошедших с незнакомыми людьми, то слабо обращаешь внимание. А когда – с людьми, с которыми пил пару дней назад, это цепляет серьезнее.
Толик не мог сам спрыгнуть. Не мог! У него была цель. Он жаждал ее. Он слишком любил жизнь. Чтобы это понять, не нужно было есть с ним пуд соли.
Неужели и правда несчастный случай?
Эх, Толик, Толик, как же так? Зачем ты подошел так близко к краю? Зачем?
Нет, нет, нет. Не верю.
Мысль о причастности к этой смерти Венгрова и его мудацкого клуба моментально закралась в мою голову и прочно в ней засела.
Всё это крайне подозрительно. Всё слишком странно.
Неужели всему виной снова – снова и снова! – эти гребаные деньги?
Хотя и в это почему-то не верилось. Ну не может быть всё так банально. Это всё не может быть фарсом: лекции, учения о духовности, ходьба босиком. Не может этого быть. Я бы понял. Не один мошенник попадался в моей жизни. Профессор не такой. Он не врал. Он не актер. Он верит, свято верит в то, что говорит. Не просто говорит – он несет. Он жаждет быть услышанным, понятым, ведущим за собой. Я не верю.
Ладно я, но Алик бы его точно раскусил. Алик зверь в этом плане. Он людей насквозь видит. А любую ситуацию читает будто рентген.
Вот ему и позвоню.
– Привет, ты слышал про Соловьева? – Не стал ждать ответного приветствия.
Но он, видимо, и не собирался со мной здороваться. Он, судя по его мычанию, снова был пьян. Как и вчера, когда он мне звонил. В благородный запой, что ли, ушел?
– Алик, проснись. Слышишь меня? Узнаёшь?
– Слышу, слышу…
– Видел новости про Соловьева?
– Да, я знаю.
– Что за бред о самоубийстве? Ты в это веришь?
– Какая разница, во что я верю?
С ним трудно разговаривать, когда он так нудит, отрешенно бубня в мобильник. Но сейчас только он может открыть мне хоть какое-то понимание произошедшего, или происходящего.
– Слушай, я хотел бы перетереть… не по телефону, – я понизил голос. – Ты у себя в офисе?
– Нет, дома. Я не хожу на работу.
Лада, запрягай.
* * *
Через час я был у него в гостиной.
– Мой друг! – миролюбиво встречал меня Алик, завернутый в клетчатый халат.
Он выглядел больным. Небритый. И на фоне этой небритости его бородка теряла свой аристократический лоск. Волосы не приглажены, как обычно, назад гелем, а растрепаны, будто он постоянно чесал голову. И да – он был пьян.
– Рад, рад, очень рад тебя видеть. Хорошо, что ты пришел. Давай выпьем.
Он пошел копаться в баре.
Я огляделся. Вокруг было полно пустых бутылок из-под водки. А окурками завалена не только пепельница на журнальном столике, но и стеклянная конфетница.
– К тебе что, уборщица не приходит?
– Приходит. Но я ее не пускаю.
У меня совершенно не было настроения поддерживать с ним пустые досуговые разговоры. Я пришел сюда не за этим. Мне нужен был толчок в сторону правильного ответа. Хотя я даже не знал, как сформулировать сам вопрос.
– Просто я больше не знаю, с кем можно об этом поговорить, – начал я. – Мне кажется, Соловьев упал не случайно. Уверен, это из-за этих посещений.
Я не знал, как правильно донести свои мысли и подозрения до друга. Ведь я сам толком не сложил все аргументы в устойчивую цепочку. Просто интуиция.
Алик сел рядом со мной за стол. Подвинул ко мне рюмку.
Нет, пить я не собирался. Тем более водку.
Я продолжал нервно трындеть:
– Эти коллеги его по телику галдят, что он в последнее время какой-то не такой был. Но это потому, что он собирался устроить встряску в банковском секторе, я, правда, не знаю подробностей. Но сам бы он на себя руки не наложил, это точно.
Алик как будто думал о чем-то своем, не вслушиваясь в мое бормотание.
А я не мог остановиться:
– Ты говоришь, Венгров при бабках. А откуда они, знаешь? Может, были у него какие-нибудь дела с Соловьевым?
– Не было, – спокойно сказал Алик.
– Уверен? Может, они мутили что-то по-тихому?
– Нет.
– Может, старик загрузил Толика каким-нибудь своим дерьмом и тот передал ему часть имущества, или еще что… а потом… ну не знаю я…
– Это не так.
– Почему ты так уверен? На тебя это не похоже.
Алик почмокал, рассасывая водку, и, повернув ко мне голову, но не взглянув в глаза, сказал:
– Я знаю, как умер Соловьев.
Стоп! Мой мозговой штурм заглох. Эскадрилья бумажных самолетиков с версиями застыла в воздухе.
– Знаешь?
Он кивнул.
– И как?
Алик снова кивнул, но уже не мне, а как бы сам себе – решаясь раскрыть мне эту тайну. И произнес:
– Это я его сбросил с этажа.
Интересный разговор получается!
Мои бумажные самолетики все разом рухнули.
Мне сначала показалось, что я неправильно услышал. Затем – что неправильно понял.
А потом Алик сказал:
– Я говорю тебе это, потому что ты мой друг. Это я столкнул его.
Наконец он посмотрел на меня.
Я не мог выдавить из себя ни слова. Просто таращился в глаза собеседнику. А он сдержанно вглядывался в ответ.
– Я еще вчера хотел тебе рассказать, звонил, но ты был занят. А мне… мне нужно было об этом поговорить. А ты был занят.
– Что за бред? – напрягся я. – Это че, у тебя прикол такой? По-твоему, это смешно, втирать мне эту дичь, или че?
