— Какое впечатление на вас произвел Михаил?
— Честно, он очень неприятный, — ответила она. — Какой-то противный, скользкий. Речь заторможенная. Таня жаловалась, что когда он не в настроении, то ведет себя грубо с ней и с другими девушками.
Алена фактически подтвердила слова Саши. После разговора я снова задумалась над мотивом убийства. Может, Назаров хотел завербовать Олесю и Аню в проститутки? А с другой стороны, если отказались они, нашлись бы другие, готовые работать в этой сфере. Зачем убивать?
В той же социальной сети я нашла одноклассников Назарова. Большинство неохотно отвечали на вопросы, но пара человек все-таки согласились поговорить. Интересно, что те, кто учился с Назаровым, давали разные характеристики.
— Миша был в целом не злобным, спокойным, — рассказала его одноклассница Ольга. — Учился плохо, но парень простой. Я от этой новости в шоке. Не могу поверить, что он может быть замешан в этом убийстве. Может, все-таки не он, а просто взял на себя вину?
Другая одноклассница дала совершенно противоположную характеристику.
— Назаров с детства был драчливый, конфликтный, — рассказала Мария. — Абсолютно неуправляемый, хамил учителям, обижал других. Честно сказать, даже тогда можно было понять, что он психопат. Про него и в школе говорили, что он не дружит с головой, дурачок. Сейчас я понимаю, что мы, будучи детьми, не ошибались. Михаил, видимо, действительно болен. У него даже соответствующая справка есть.
Знакомые предполагаемого убийцы рассказали, что после школы он поступил в колледж. Учился посредственно. Позже начал работать в логистической компании. Офисный график и небольшая зарплата быстро надоели Михаилу, и он занялся нелегальной деятельностью — стал сутенером. Парень подыскивал девушкам клиентов и отвозил их на заказы на своем автомобиле. С одной из них, Татьяной Малкиной, Назаров подружился. Именно она тогда была в машине и уговорила Аню и Олесю сесть к ним.
Я нарыла довольно много деталей, но в деле оставалось немало пробелов. Непонятен мотив убийства и почему Назаров из обычного парня превратился сначала в сутенера, а потом в настоящего зверя. Я решила поговорить с матерью подозреваемого. Найти ее не составило труда. Благо я знала школу, где учился Михаил, и вероятный район проживания. Я открыла старую базу данных, которая ждала своего часа долгие месяцы. Адрес обнаружился мгновенно.
Семья Назаровых жила на окраине Самары. Серый четырехэтажный дом, расположенный рядом с заводом. Когда-то он служил общежитием для сотрудников. На предприятии трудилась и мать подозреваемого. Несколько лет назад она ушла на пенсию.
Я позвонила в первую попавшуюся квартиру, и мне очень быстро открыли. Соседка Любовь Павловна оказалась женщиной общительной и рассказала все, что знала про Михаила и его мать:
— Миша здесь не жил уже лет пять. Снимал где-то квартиру, а потом уехал в другой город. Вроде бы в Киров. Не знаю зачем, однако не появлялся тут долго. Соседи говорили, что он занимался чем-то незаконным. А чем точно, я не в курсе. Может, прятался от кого в Кирове.
— Что про его маму можете сказать? — спросила я.
— Лариса женщина глубоко религиозная, — ответила она. — Как бы сказать помягче… Ходит в евангельскую церковь. Каждое воскресенье там. Все посты соблюдает, молится каждый день, живет как затворница. Никогда не видела, чтобы к ней кто-то приходил, кроме Миши.
— А сын часто бывал тут? — уточнила я.
— Нет, я его видела довольно редко, — сказала Любовь Павловна. — На некоторое время он и вовсе пропадал. Не знаю, какие у них отношения, но мать он нечасто навещал и как-то не жаловал. Такое впечатление у меня сложилось.
Я поднялась к квартире Назаровых. Старая деревянная дверь и потертый от времени звонок. Я нажала на него дважды. За дверью я услышала шаги и поняла, что в квартире зажегся свет. Мать Назарова подошла к глазку и замешкалась, увидев незнакомую девушку. Однако дверь так и не открыла. Возможно, догадалась, что я пришла поговорить о ее сыне. Очевидно, следователи у нее уже были. Может, догадалась, что я репортер.
Я подождала еще минут пятнадцать. Позвонила в дверь повторно. Но Лариса Назарова так и не открыла.
Это было ожидаемо. Вероятнее всего, кто-то из моих коллег уже приходил. Для женщины, жившей затворницей много лет, подобное внимание к ее персоне, да еще и по такому жуткому поводу, стало огромным стрессом.
И как я уже сказала, в журналистике отныне действовали другие правила. Оперативность ценилась превыше всего. Эксклюзивность уходила на второй план. Руководствуясь этим правилом, я написала материал из того, что удалось выяснить.
К матери Назарова я больше ездить не стала. Но через пару недель узнала, что она все-таки поговорила с одной моей коллегой. Женщина рассказала, что сын не виновен, а в полиции его избивают и заставляют «повесить» на себя то, чего он не делал. Это было предсказуемо. Обычно родные преступников не верят в их виновность, даже если следствие имеет железные улики.
* * *
Буквально в тот же день нашли тело Ани на том же пляже, что и Олеси.
Весть о поимке предполагаемого убийцы девочек быстро распространилась по всей Самаре. На следующий день к берегу Волги, где обнаружили тела школьниц, начали стекаться люди. Неравнодушные жители города несли цветы, зажженные свечи и фотографии погибших. Людей не смущал пронизывающий ветер и дождь. Они шли стройной колонной к месту, ставшему последним пристанищем для двух подростков. В толпе слышались всхлипы и слезы.
— Бедные девочки, — плакала женщина лет сорока. — Что ж вы с родителями делаете? Пусть земля вам будет пухом.
Обсуждалась и участь убийцы. Люди говорили, что преступника должны отправить на электрический стул, и жалели, что в стране нет смертной казни. Горожане шли к месту гибели небольшими группами практически до самой ночи. Многие никогда не видели девочек, но участвовали в поиске все две недели. Однако все это время Аня и Олеся были мертвы, а их тела лежали на берегу Волги.
Михаил Назаров находился в изоляторе уже два дня. Силовикам нужно было как можно скорее выйти с ходатайством о его аресте. Служители Фемиды должны были решить: оставлять его под стражей или нет. Стало очевидно, что его не выпустят. Хотя решение об аресте было скорее формальностью, все журналисты ждали это заседание.
Я и другие репортеры приехали с утра на слушание. Перед зданием районного суда, где должны были решить вопрос с арестом Назарова, начали собираться люди. Сперва их было человек двадцать. Совсем юные, на вид вчерашние школьники. В руках они держали портреты Ани и Олеси. Двое принялись клеить фотографии девушек на двери суда. Еще двое раскладывали портреты возле крыльца.
— Почему вы сюда пришли? Зачем фотографии девочек? — тут же подлетели к ним журналисты.
— Мы были на похоронах, — ответили ребята. — Хотим посмотреть в глаза убийце!
Толпа разрасталась на глазах. Я сбилась со счета, сколько людей прибыло к зданию. По моим ощущениям, человек двести. Мне даже не верилось, что такое возможно. Оказывается, насколько может быть силен людской гнев. Резонансные преступления в Самаре случались нередко. Но чтобы сотни хотели посмотреть в глаза убийце и приехали для этого в суд — впервые.
