– И кто этот добрый господин?
– Небезызвестный нам товарищ Парвус, за спиной которого постоянно маячит германская разведка. После устранения Пилсудского мы временно вывели агента в Данию, и здесь нам сильно повезло. Немцы, так же как и мы, сильно заинтересованы в нейтрализации американцев. Их разведка подготовила план восстания мексиканцев в южных районах США, но из-за ротозейства своего чиновника фон Папена, у которого американцы выкрали все компрометирующие документы, немецкая задумка не удалась.
Появление Камо дало шанс Парвусу вдохнуть жизнь в мертвое дело. Немцы спешно выделили огромные деньги на реанимацию и выдали Камо всю свою агентуру в Мексике. Если это дело сложится к концу августа – началу сентября, у президента Вильсона будут горячие деньки.
Корнилов даже крякнул от удовольствия, слушая неторопливые слова своего подчиненного, до того все складывалось очень и очень удачно. Еще бы, не затрачивая ни копейки, провернуть такое дело за чужой счет. И не просто чужими руками, а руками своего главного противника, при этом полностью оставаясь в стороне.
– Да, воистину царский подарок в столь трудное для нас время, – изрек Верховный. – Постараемся с умом распорядиться им.
Часы на столе Корнилова вновь тихо пробили и продолжили свой отсчет времени, которого до начала больших событий оставалось все меньше и меньше.
…Пока в тиши вагона Верховного главнокомандующего вершились дела мирового масштаба, подполковник Покровский шел по улицам Могилева на встречу с господином Славинским, местным портным, а заодно и резидентом полковника Николаи.
Алексей шел по улице неторопливым шагом и, подобно актеру, настраивался на встречу с врагом. Ему, боевому офицеру, четыре года проведшему в окопах, было очень трудно перевоплощаться в человека, ради собственной выгоды торгующего военными секретами. Во время каждой из таких встреч Покровский испытывал страстное желание если не застрелить шпиона, то, по крайней мере, набить ему гладкую и лживую физиономию.
От этих действий его останавливали офицерский долг и знание того, как много жизней русских солдат он может спасти в этой войне, грамотно и правильно играя со Славинским по правилам, объясненным ему генералом Щукиным.
Медленно идя по Могилеву, Покровский неожиданно вспомнил первую встречу со своей женой, которая полностью перевернула всю его жизнь. Наташа была именно той девушкой, которая рывком за рукав шинели оттащила капитана Покровского от расстрельной стенки железнодорожного пакгауза и укрыла от разъяренной толпы солдат весной 17-го года.
Прячась от посторонних глаз, они укрылись в заброшенной сторожке путевого обходчика и терпеливо ожидали проходящего поезда, который вывез бы Покровского из осиного гнезда разгулявшейся военной демократии и анархии. Усевшись друг против друга возле наполовину занесенного снегом маленького окна, беглецы с тревогой поглядывали наружу в ожидании появления спасительного для Алексея паровоза.
Дневной свет, с трудом проникавший в сторожку через запыленное стекло, четко высвечивал только лица сидевших на табуретах людей, оставляя все остальное в сером сумраке. Капитан видел только широко распахнутые серые глаза своей спасительницы, обрамленные густыми ресницами, темные, четко прочерченные брови и белый овал лица с густым темно-русым локоном, выбившимся из-под шапки.
Разговор между ними завязался сразу, плавно и незаметно переходя в полнокровную беседу. Каждый из собеседников охотно и честно говорил о себе и с нескрываемым интересом слушал другого, ничуть не лукавя душой при этом. Подобно случайным железнодорожным попутчикам, по воле судьбы встретившимся в купе вагона, они открыто говорили о себе, зная, что один из них скоро должен сойти и они уже никогда не встретятся.
Отвечая на вопросы спасительницы, Покровский заметил, как зябко сжимает она свои пальцы, посиневшие от холода из-за потери варежек во время бегства со станции. Чисто непроизвольно капитан накрыл пальцы девушки своими ладонями, и она не убрала их.
Горячая волна тепла перетекала из рук Алексея в замерзшие пальцы Наташи, а вместе с этим в душах обоих беглецов зарождалось чувство, которое очень трудно объяснить простыми словами. Уже капитан отогрел девичьи руки, и, застенчиво улыбнувшись, она убрала их в карманы, уже румянец смущения пропал с девичьего лица, а в глазах обоих появились таинственные искры, притягивающие взоры собеседника, подобно сильному магниту.
День быстро погас и взошла рогатая луна, а разговор им ничуть не наскучил и не потерял интерес для обоих. Каждый из собеседников с радостью открывал в другом что-то новое и очень важное для себя и от этого радовался, подобно маленькому ребенку, познающему большой мир.
Когда наконец-то показался долгожданный паровоз, капитана и девушку вдруг охватило чувство досады и печали от скорого прощания, которое возникает, когда прерываешь чтение увлекательной книги на самом интересном месте. Алексею так много хотелось сказать Наташе под стук колес приближающегося поезда, но единственное, что он мог себе позволить, это поцеловать руку девушки и произнести: «Я обязательно напишу вам».
Наскоро черканув в походной книжке адрес девушки, он заскочил на подножку вагона и провожал ее пронзительным взглядом до тех пор, пока ночные сумраки не поглотили девушку вместе со сторожкой.
Капитан сдержал слово, и при каждой выпадавшей возможности он аккуратным почерком писал письма своей очаровательной знакомой. Если его первые письма начинались с обращения «Здравствуйте, дорогая Наталья Николаевна», то затем оно трансформировалось в «милую Наташу», и в каждом из них была маленькая частичка души автора, из которых любой, даже малоопытный человек мог сложить целостную картину.
Однако ни одно из писем, написанных Покровским, не было отправлено далекому адресату, а, аккуратно перевязанные, они ложились на дно вещевого мешка, поскольку и писались именно для этой цели. По причине своего воспитания капитан считал, что не имеет права беспокоить девушку своими чувствами в то время, когда вокруг войны и революции.
Возможно, что так бы и остались лежать эти скрытые свидетельства любви, если бы не его величество случай. Во время июльского наступления Юго-Западного фронта, когда капитан вел в атаку свой батальон, шальной австрийский снаряд разорвался рядом с ним. По счастливой случайности Покровский отделался потерей сознания и легкой раной головы. Небольшой осколок лишь рассек волосы и кожу черепа, что вызвало обильное кровотечение.
В суете наступления капитана посчитали убитым, и его окровавленная фуражка вместе со спешным рапортом была доставлена в штаб полка. Подполковник Карамышев немедленно занес Покровского в список потерь и приказал известить о гибели офицера его близких. Так лежавшие на дне вещмешка письма получили свободу и были отправлены адресату.
Об этом капитан узнал только через полторы недели, когда догнал свой отступающий полк. Узнав об отправке писем, Алексей стремился как можно скорее исправить эту оплошность, однако события на фронте и в стране не позволили ему этого сделать. Только в конце октября, испросив у Корнилова отпуск на два дня, капитан отбыл к своей любимой для объяснений.
