Однако левая пресса отзывалась о Чаушеску достаточно доброжелательно. Незадолго до отъезда из Румынии он дал пространное эксклюзивное интервью Хелле Пик из The Guardian. В разговоре был косвенно затронут вопрос прав человека.
– Как вы относитесь к критике, которая звучит на Западе? – спросили его.
Чаушеску ответил, что Румыния придерживается «демократического гуманистического» подхода к правам человека и что «весь народ полностью поддерживает политику нашей страны». На следующий день в The Guardian было опубликовано «Письмо из Бухареста» о лидере, готовом прибыть в Великобританию с государственным визитом. «Он, а тем более его жена, похоже, завоевали подлинную народную любовь. Господин Чаушеску – невысокий поджарый человек, который, видимо, всегда жестко себя контролирует. Он проявил огромное мужество, отстаивая независимость Румынии от русских и поощряя румынский национализм. Похоже, они с добрым юмором относятся к режиму строгой экономии и верят, что избавление придет». Оно и правда пришло спустя одиннадцать лет, и принесла его расстрельная команда
[94].
В тот же день Бернард Левин язвительно раскритиковал в The Times Чаушеску за преследования христиан. В своей статье он писал: «Прежде чем вы закончите читать эту колонку, чиновник Министерства иностранных дел уже заявит своему коллеге из окружения президента Чаушеску, что “газета The Times становится в эти дни ужасно ненадежной”». И его предположение оказалось верным.
Солнечным июльским днем 1978 года супруги Чаушеску прибыли в лондонский аэропорт Гатвик, где их встретили герцог и герцогиня Кентские, которые проводили гостей до королевского поезда до вокзала «Виктория». Королева и принц Филипп вместе с принцем Чарльзом и принцессой Анной ждали их, чтобы поприветствовать, вместе с премьер-министром, министрами иностранных дел и внутренних дел, командующими Вооруженными силами и почетным караулом из 1-го батальона Гренадерской гвардии. Семь карет, выстроенных в ряд, готовы были доставить высоких гостей в Букингемский дворец, Королева и президент возглавили процессию, а драчливый Николае Экобеску, глава протокольного отдела, ехал в карете номер семь со шталмейстером Королевы.
Перед вокзалом «Виктория» состоялись два немногочисленных безмолвных выступления протеста. Одно провела группа с транспарантом «Права человека для христиан Румынии». На второе собрались члены и сторонники угнетаемого в Румынии венгерского меньшинства – двух миллионов человек, которых могли посадит в тюрьму или даже казнить лишь за то, что они выступали за свою культурную самобытность.
В Букингемском дворце штат Королевского двора, как только багаж президента был доставлен, понял, что им предстоит иметь дело с крайне странным гостем. Супруги Чаушеску привезли всю свою одежду в герметически закрытых контейнерах, чтобы тайные британские агенты, выдававшие себя за лакеев, не смогли пропитать их наряды ядом или подсунуть туда жучки для подслушивания. Во Дворце состоялись обычные приветственные церемонии: ланч, за которым последовал обмен подарками. Чаушеску, судя по всему, пришел в восторг, получив свое ружье и футляр со своими инициалами; Елена столь же благосклонно приняла золотую брошь, которую ей подарила Королева. Взамен Чаушеску преподнесли два ковра ручной работы. Затем высокопоставленный гость возложил венок к могиле Неизвестного солдата в Вестминстерском аббатстве, после чего Королева-мать приняла гостей на чай, а лорд-мэр и советники Вестминстера выступили с приветственной речью.
Вроде бы все шло точно так же, как и при любом другом государственном визите, хотя глазастые ветераны подобных мероприятий подметили кое-какие кивки и перемигивания в ходе подготовки к государственному банкету. Большинство гостей высшего уровня могут рассчитывать на то, что им подадут к обеду лучший кларет из винных погребов Дворца – Premier Cru или его аналог. Для президента де Голля в 1960 году Королева велела достать «Шато Лафит» 1949 года, тогда как президентам Германии подавали в разное время «Шато Лафит» и «Шато Ла Флер-Петрюс». Для Чаушеску, однако, Королева распорядилась прежде всего подать к рыбе вполне респектабельное, хоть и не очень интересное белое вино Ockfener Bockstein Spatlese 1971 года, а затем определенно непритязательный (для уровня государственного банкета) кларет класса Cinquième Cru – Chateau Croizet-Bages 1966 года. Меню тоже отражало некое зашифрованное озорство. Несмотря на запрет Министерства иностранных дел на любые упоминания о румынской королевской семье, Королева не собиралась позволить оробевшим дипломатам вычеркнуть из памяти ее родню по линии правителей Румынии и Венгрии. Между гороховым супом и Selle d’Agneau Windsor
[95] было подано рыбное блюдо под названием Paupiettes de Sole Claudine
[96]. Королева регулярно дает блюдам названия в честь гостей: Aiguilette de Sole Tehran
[97] для иранского шаха, Souffle Glace Louise
[98] для короля и королевы Швеции и так далее. Единственным намеком на Румынию на том банкете стало упоминание об уроженке Трансильвании графине Клодин Реди, которая является прапрабабушкой Королевы
[99]. Ни Чаушеску, ни его язвительный глава протокола Экобеску, похоже, вовсе не заметили, что Королева нанесла им смертельное оскорбление, отдав таким образом дать памяти своей близкой родственнице из австро-венгерской правящей семьи и признав свою принадлежность к венгерской культуре. Впрочем, даже если они это и заметили, у них не было намерения устраивать сцену. В кои-то веки Чаушеску испытывал благоговейный трепет, на что и были рассчитаны чаяния Министерства иностранных дел.
– Нам хотелось произвести на него впечатление и дать ясно понять, что это особая, исключительная привилегия, – говорит сэр Роджер дю Буле, в то время занимавший ту же должность, что и Экобеску. – Он делал именно то, что ему было велено. Мы говорили: «Теперь, сэр, вам надо сделать то-то и то-то, потому что мы не хотим, чтобы вас застали врасплох во время ужина», и он слушал нас. Нас была целая толпа вокруг него.
