На мгновение она замерла, заметив колебание пламени свечи от промелькнувшей вдруг тени. Джованна поняла, что это конец. Она обернулась и увидела двух солдат стоявших за её спиной, ещё двух – у входа в святилище. На венгерском женщина попросила дать ей возможность дочитать молитву. Один из воинов молча кивнул.
– Pater noster, qui es in caelis, sanctificetur nomen tuum. Adveniat regnum tuum. Fiat voluntas tua, sicut in caelo et in terra. Panem nostrum quotidianum da nobis hodie
[37]. Услышь мою молитву, прости мои грехи и помилуй этих людей, которые присланы лишить меня жизни. Помилуй меня, дай мне силы, укрепи меня, всемогущий Отец наш. Чтобы я могла со спокойной душой расстаться с жизнью, просвети меня в минуту смерти, прими меня к Себе… Amen. Я готова, – промолвила Джованна и закрыла глаза. Ей вдруг почудился дедушка Роберт, который рассказывал удивительную сказку про принцессу…
Несколько минут венгры продолжали молиться вместе с правительницей. Когда Джованна замолчала, они поднялись и некоторое время стояли в нерешимости, переминаясь с ноги на ногу, но потом, опомнившись, подошли к ней. Один из солдат, пожилой, с седеющими усами и морщинистым лицом, перекрестившись, вытащил из-за пазухи тонкий шёлковый шнур и накинул его на шею королевы.
– Простите меня, Ваше Высочество, – сказал он дрожащим голосом и затянул петлю. Через некоторое время он осторожно, будто боясь разбудить свою жертву, опустил безжизненное тело на пол. Остальные мадьяры вдруг упали на колени и бережно прикоснулись губами к подолу её платья, а затем, перекрестившись, вышли из часовни.
Даже в эту страшную минуту Джованна проявила присущее ей на протяжении всей жизни мужество и достоинство.
Божьей волей люди неизбежно превращаются в пыль, от них остаются лишь сны их потомков…
* * *
Карл сидел за столом с закрытыми глазами, обхватив голову руками. Вдруг он услышал бряцанье доспехов, сразу вернувшее ему самообладание.
– Всё? – спросил Карл, завидев солдат.
– Воля Его Высочества, короля Лайоша, соблюдена, – ответил старый солдат, подчёркивая, чей приказ, заменивший им совесть, был выполнен.
Карл бросил воинам увесистый кошелёк, и те, поклонившись, повернулись спиной к королю и направились к выходу, нарушив этикет. А седой рыцарь с лёгкой дрожью в голосе сказал:
– Да упокой Боже её душу. Она была первой, кто так величественно встретил смерть…
Карл опустил глаза и жестом отпустил их. Он вновь обхватил руками голову и молча сидел так несколько минут. Затем встал, вышел из палаты и пошёл в сторону часовни.
Он долго стоял на пороге, уронив голову на грудь, не решаясь войти. Затем нехотя протиснулся внутрь и замер, увидев тело Джованны. Дикий стон вырвался из его груди. Слёзы, запертые где-то в горле, брызнули из глаз, так что он никак не мог перевести дыхание. Карл бросился на колени, стал покрывать платье королевы поцелуями и зарыдал…
– Мама, мама, прости меня, моя госпожа! Вы же знаете, я не хотел этого… Вы довели меня до отчаяния! Вы сами виноваты во всём! Что же я наделал, что же будет… Что мне делать, что же мне делать? Вы всегда могли решить всё с лёгкостью… Я всегда любил Вас, мама!
Когда Карл очнулся, ему хотелось, что всё случившееся оказалось сном, но он понял, что повернул колесо истории слишком далеко, чтобы что-то можно было изменить. Он не побоялся гнева небес и обагрил руки кровью своей благодетельницы, вырастившей его, кощунственно избрав для этого святое место и осквернив его.
Все последние события говорили о том, что он теряет под собой почву и остаётся совершенно один – в окружении врагов, которые раньше были его союзниками. Казалось, что он жалел о совершенном предательстве и что раскаяние может стать его вечным спутником, но он сам был виновен в том, что происходило. У него были амбиции, знания и какие-то навыки, но ему не хватало того, что так отличало Джованну, – души и мудрости.
И если вначале он чувствовал себя сломленным и потрясённым несчастьем, то уже через минуту встал, представ совершенно другим человеком, так как этот бурный порыв не был раскаянием, а лишь проявлением жалости к самому себе. Окинув часовню деловым взглядом, он вытер рукавом слёзы и направился к замку. Несмотря на видимую рассеянность, чувство сожаления теперь было надёжно заперто, а мысли заняты планированием дальнейших действий: перед ним стояли весьма честолюбивые и вполне достижимые цели.
Войдя во дворец, он позвал прислугу.
– Я принёс вам печальную весть. Королева умерла. Позаботьтесь о её теле. Видимо, скончалась она во время молитвы – от какой-то внезапной болезни. Какая благородная и мягкая смерть! Вспоминаю, она жаловалась на какое-то недомогание… Ах, бедная королева! Нам будет её не хватать… Да, будет не хватать, – продолжало бормотать это бедное заблудшее и ослеплённое создание, не соображая, что происходит, и теряя последние отголоски совести перед тем, как та навсегда покинет его.
«Надо бы уведомить папу и Лайоша. Хотя королю сообщат и без меня…» – подумал Карл, очнувшись от своих утомительных добрых чувств. Увы, добродетель не передаётся по наследству и не воспитывается.
* * *
Папа Урбан VI находился в своей резиденции, когда Теодор из Ниема, его секретарь, принёс весть, что Джованна убита. Понтифик с улыбкой выслушал долгожданное известие, поднял глаза к потолку и лихорадочно засмеялся.
– А-ха-ха, спасибо, Господи! Ты услышал мои молитвы. Теодор, а ты знаешь подробности? Расскажи мне! Ах, музыка для души… Да как можно было эту грешницу называть королевой… Этих распутниц нельзя допускать к трону, это противоречит высшей воле и законам Вседержителя, творца всего сущего! Она хотела править миром, а её остановили верёвкой… А-ха-ха! Что понимают эти женщины – грешницы от рождения, блудницы – в управлении государством? Это просто оскорбление для Господа нашего… Она всегда отличалась ересью, уста её были полны злословия и кощунства, многие через неё впали в соблазн и непокорство… Всегда помни, сын мой: от женщин пришли к нам грех и смерть! Почаще приноси мне такие вести… А теперь распорядись-ка о трапезе и вине – бокал-другой будет сейчас весьма кстати, – довольно сказал святой отец, чей аппетит возбуждался так же легко, как и бешенство. Он отпустил секретаря привычным благословляющим жестом, а сам расплылся в широчайшей улыбке: он чувствовал себя всемогущим – убийство королевы умножало его славу.
– Ваше Святейшество, моя обязанность быть рядом с Вами, когда Вам нужно… – заискивающе глядя на мастера, произнёс Теодор, отвесив раболепный поклон и попытавшись коснуться губами пухлой папской руки. Не встретив энтузиазма со стороны хозяина и эффектно поцеловав воздух, прислужник попятился к двери.
– Cui fatum e furca est pendere, haud mergitur unda… Да уж, кому судьба предначертала быть повешенным, тот не утонет, – произнёс папа одними губами, когда секретарь вышел, и притих, восхищённый своим остроумием.
