Дураццо был ещё молод и не забыл свои тёплые отношения с Джованной, оставаясь благодарным королеве за её материнскую заботу. Трудно сказать, было ли это выражение чувств искренним или то была лишь хитрость придворного, старающегося получить максимальную выгоду и завоевать привязанность. Его негромкий голос и вкрадчивая речь, продуманные слова и сдержанное поведение, подчёркнутая мягкость и спокойствие были лишь ширмой, за которой прятались жестокость, подлость и амбициозность – истинные черты его характера.
Это был человек низкого роста, но пропорционально сложенный, внешность у него была весьма благородная, лицо же производило приятное впечатление: черты были правильными, хотя и слегка крупноватыми. Во всех своих внешних проявлениях Карл был очень великодушным, а также увлекался литературой и различными науками, подражая своей августейшей благодетельнице.
История и поэзия были его любимым отдыхом после тяжёлых будней военного лагеря, так что он предпочитал чтение любым другим рыцарским развлечениям. Тем более что он был принцем и имел возможность принимать участие в светских развлечениях, где мог блеснуть своей эрудицией. При этом Карл был настолько благоразумен, что всегда говорил о любом предмете неопределённо, щеголяя заученными цитатами, вследствие чего его считали весьма образованным молодым человеком. Так что, судя по всему, увлечения этого юноши тоже не отличались искренностью.
При этом в ратных делах он отличался мужеством и доблестью. Когда он только попал в Венгрию, будучи ещё совсем юным, то вызвался сразиться с рыцарем гигантского роста и силы, против которого никто не решался выйти, – и убил его. Он очень гордился этой победой и ощущал себя чуть ли не Давидом, а в память о той победе оставил себе талисман в виде головы слона.
Его безупречное поведение усыпило бдительность Джованны, которая и не догадывалась о скрытой угрозе, исходящей от принца. Она объявила ему о принятом решении и написала завещание, в котором передавала трон своим приёмным детям.
После свадьбы Карл, полный честолюбивых надежд, вновь уехал к своему венгерскому покровителю, с холодным расчётом решив, что в том случае, если королева не выполнит своих обещаний, он сможет рассчитывать на поддержку Лайоша.
* * *
Через три года после того, как Джованна отправила свои корабли, чтобы доставить папский дом в Рим, Урбан обратился к ней за аналогичной помощью – он захотел вернуться в Авиньон. Понтифик нашёл римский климат настолько вредным для своего здоровья, а волнения городского населения столь разрушительными, что под предлогом посредничества между королями Франции и Англии решил вновь создать свой суд в Провансе.
Его отъезд из Рима был встречен итальянской стороной столь же оппозиционно, как и его путешествие туда – французами. Святая Бригитта Шведская, которая была одним из членов бывшей фракции в церкви, потребовала личной аудиенции у папы и рассказала, что Дева Мария недвусмысленно сообщила ей, что, если святой отец вернётся в Авиньон, он вскоре должен будет умереть. Святая ничего не знала о пророческой славе, которую приобрела благодаря своему успешному предсказанию смерти Николаса Аччьяйоли. Хотя Урбан был уже немолод, а итальянское духовенство, вероятно, хотело этой благочестивой уловкой запугать его, чтобы он остался в Риме, где они и надеялись провести выборы преемника.
Урбан же ни при каких обстоятельствах не менял своих решений, несмотря на уговоры или угрозы, а потому без промедления отправился в Авиньон. Но жизнь его мало-помалу угасала. Он попросил перенести его из дворца в дом его брата, кардинала Анджело, чтобы умереть рядом с теми, кого любил.
При приближении смерти старик приказал распахнуть двери дома, чтобы все, независимо от ранга, могли видеть его последние мгновения. Он лежал, растянувшись на убогой кровати в своих простых одеждах, держа в руке распятие, и его последние минуты указывали на искреннее раскаяние во всех мирских грехах.
* * *
Хотя возвращение Урбана в Авиньон и обидело итальянцев в целом, его кончина опечалила жителей Рима и всей Италии, а также Прованса и Болоньи. В Болонье поклонники усопшего даже подняли восстание против его преемника, а во время одной из служб, проходящей в присутствии восьмисот дворян и баронов, провозгласили его святым, не дожидаясь официальной канонизации, на которой настаивала королева Неаполя, а также король Дании Вальдемар IV Аттердаг и многие другие монархи.
С целью причисления Урбана к лику святых ему приписывали воскрешение двух молодых девушек в Авиньоне, совершение нескольких удивительнейших исцелений и других восьмидесяти двух чудес, в которые, как полагал даже интеллигентный Петрарка, мало кто мог бы поверить. Некоторые из этих деяний были совершены в воскресенье, а ведь, как известно из надёжных и проверенных источников, воскресное чудо в десять раз волшебнее того, что сотворено в будни. Можно, как и Петрарка, усомниться в таких способностях понтифика, хотя… кто его знает. Ведь пророк Елисей мог перейти реку Иордан среди расступившихся вод, приумножал масло и муку, сына у несчастной женщины воскресил, иерихонские источники очистил, да ещё и отличился странным и трогательным образом: «И пошёл он оттуда в Вефиль. Когда он шёл дорогою, малые дети вышли из города, насмехались над ним и говорили ему: «Иди, плешивый! Иди, плешивый!» Он оглянулся, увидел их и проклял их именем Господним. И вышли две медведицы из леса и растерзали из них сорок два ребёнка…» Если мы верим в это, то должны поверить и в феномен Урбана V, тем более что при его правлении медведицы детей не терзали.
Святость жизни и нравов этого папы породила легенды. Он не только продемонстрировал в своём поведении модель добродетели, как Иннокентий VI, но и ввёл в церковь множество спасительных реформ. И хотя после его смерти Джованна потеряла своего самого верного и могущественного друга и защитника, в Неаполитанском королевстве в течение довольно длительного времени ничего плохого не происходило.
* * *
После вступления на престол Григория XI, преемника Урбана, правительнице Неаполя удалось благополучно разрешить проблему с островом Сицилия, которую тщетно пытался урегулировать дом Анжу в течение девяноста лет. По договору, заключённому с одной стороны епископом Гравины, исповедником королевы, а с другой – Убертином из Корилона, первым капелланом Федериго III Арагонского, последний признавал авторитет Джованны в качестве королевы обеих Сицилий. Она же согласилась оставить его в мирном владении островом при условии, что тот будет уплачивать ежегодную дань в три тысячи унций золота, а также при первом же требовании отправит сотню воинов с оружием и десятью камбузами для службы в королевстве. Далее было оговорено, что Федериго должен уйти в отставку, лишиться титула короля Сицилии и стать королём Тринакрии, а также взять в жёны принцессу Марию – дочь Жака, который был сыном Франсуа де Бо, герцога Андрии, и Маргариты Таранто.
Тяжёлая борьба за Сицилию, не прекращающаяся с рокового дня Сицилийской вечери, впервые закончилась полной победой Дома Анжу. В период сицилийского договора правление Джованны, казалось, было на вершине процветания, но едва минул год с того события, как в её государстве возникли новые волнения. Они были вызваны ненасытными амбициями герцога Андрии Франсуа де Бо, что угрожало Джованне большей опасностью, чем все те, которым она была подвержена со времени падения графа Минервино и всех его братьев.
