Голову герцога нацепили на копьё, и торжествующая кавалькада направилась в сторону Неаполя, захватив пленных Людовика и Роберта Дураццо, с ужасом наблюдавших за убийством брата и ожидавших той же участи.
Итак, герцог Дураццо погиб от коварства и предательства короля Венгрии, хотя и сам неоднократно предавал королеву. Кощунственно говорить о том, что его кончина оказалась в какой-то мере возмездием за это, ведь всё происходит по Божьей воле, а смерть не приходит ни в качестве награды, ни в качестве наказания. Но главное: Карлу не была дана возможность защитить себя, на суде доказать свою невиновность, не было и свидетелей его участия в убийстве Андрея. Никто и никогда не узнает, были ли на самом деле те письма, а если и были, то не являлись ли они фальшивкой. Для чего ему понадобилось писать письма Шарлю д’Артуа, если они часто виделись? Не легче ли было переговорить лично, чем рисковать и оставлять против себя улики? И наконец, если он и в самом деле писал их, как бумаги могли попасть к венгерскому королю?
Герцог не предстал ни перед судьями, ни перед присяжными. Он был казнён без суда и следствия по произволу Лайоша, а не по земному или небесному закону. Подлец закрепил свои отношения с Дураццо, поцеловавшись и пообедав с ним, а затем подло убил безоружного, не дав тому возможности умереть достойно, – это нарушало все традиции и рыцарские законы.
Но Лайоша это не волновало. Смерть Андрея стала маскировкой в его желании уничтожить всю неаполитанскую королевскую семью, а также ширмой между жестокостью в достижении этой цели и собственной совестью. Он даже не понимал, что, обвиняя Дураццо, практически оправдывал Джованну, так как исключено, чтобы ненавидящие друг друга герцог и королева совместно организовывали убийство. В отношении Дураццо у него были и иные мотивы. Смерть Карла была наградой для души, ведь тот практически увёл предназначенную для него невесту: Мария была нужна венгерскому монарху не только для приближения к трону в Неаполе – она была желанной невестой для любого из-за своей необыкновенной красоты и ума. Что же касается самого Дураццо, то Бог цинично наделил его беспредельными желаниями, не одарив достаточным умом, что и явилось тем неблагоприятным обстоятельством, которое вмешалось в великие замыслы герцога и привело к его бесславной кончине.
* * *
На пути из Аверсы в Неаполь – в Мелито – Лайоша встретили толпы горожан. Они с любопытством смотрели на победное шествие, протискиваясь с задних рядов, вытягивая шеи и вставая на цыпочки. Впереди процессии торжествующе ехал монарх, восседая на чёрном породистом жеребце с золотой сбруей. Он был облачён в сверкающие на солнце доспехи и шлем с поднятым забралом и со всех сторон окружён телохранителями. За ним ехала блестящая свита придворных, далее двигалось конное войско с развёрнутыми королевскими знамёнами. Замыкали победоносное шествие вооружённые пешие воины с суровыми лицами. Через несколько минут на дороге показались телеги с провизией, несколько венгерских священников на конях, а также повозка с плакальщицами в чёрных одеждах, которые были привезены из Венгрии, чтобы устроить спектакль и публично оплакать Андрея. Шествие замыкала группа охранников. Лайош распорядился разослать солдат, чтобы оповестить жителей о том, что ему принадлежит власть во всём Неаполе и что он дарует всем милость и прощение. Хотя, стоит признать, людей не столько пугало наказание, сколько поднятие налогов и потеря собственности.
Когда мадьярскому королю предложили проследовать под государственным навесом, он, поравнявшись с придворными, резко придержал коня и не захотел ехать дальше. Он также категорически отказался от встречи со знатными вельможами и отцами города, но приказал принести ключи от города – как символ его покорения.
Лайош медленно ехал мимо тысяч глаз, которые с любопытством и ненавистью следили за своим новым правителем. Поравнявшись со знатью, он вдруг остановился. Свита, не предвидя этой остановки, невольно налетела на своего предводителя. Король окинул дворян безучастным взглядом и сказал:
– Вы слишком полагались на благочестие вашей королевы, не принимая во внимание её корысть и преступную душу. Я, Лайош, король Венгрии и законный король Неаполя, – ваш повелитель по праву, которое дал мне Господь. Я могу быть как великодушным, так и жестоким. И сейчас я требую одного – чтобы немедленно были приняты все меры к обеспечению спокойствия и порядка в моём государстве. Вероотступница и её новый муж-предатель не успокоятся, пока не поднимут восстание. И на вашем месте я не осмелился бы им помогать.
Сказав это, он пришпорил коня и помчался вперёд, оставив вельмож в недоумении.
В тот же день он распустил солдат, разрешив им мародёрничать и разрушать все дворцы королевской семьи. Знать с ужасом ожидала расхищения своих резиденций, но Лайош не решился на это. При этом он раздал своим воякам список тех, кого надо было найти и казнить за участие в убийстве Андрея, – туда входили и люди, к которым король питал личную неприязнь и которые, согласно доносам монаха Роберта, были заподозрены в нелюбви к Венгрии. Было казнено множество дворян – без суда и следствия, якобы из-за смерти молодого принца, а почти все аристократы из списка были либо истреблены, либо лишены владений. Венгерские рыцари нагружали своих коней мешками с награбленным, а всё, что не удавалось вывезти, было разбито и разрушено.
По всему Неаполю торчали шесты с нанизанными головами жертв, по улицам бегали захватчики. Повсюду валялись изуродованные тела, настигнутые преследователями женщины в разорванных одеждах просили о пощаде, но их окружали толпы солдат – и крики несчастных тонули в восторженном смехе обезумевших насильников. К вечеру мародёрство приняло массовый характер, а палачи стаями гонялись за горожанами. Окровавленные люди убегали из последних сил, но крики привлекали других изуверов, находящихся поблизости. Толпа головорезов с гоготом настигала жертву, и их крики смешивались со стонами умирающего.
Поистине, слава человеку, венцу творения!
Король Лайош с небольшим отрядом объезжал покорённый город. Вокруг него крутились телохранители, высматривая в затихшей от страха толпе малейшее подозрительное движение. Только глубокой ночью беспорядки прекратились, можно было видеть лишь небольшие группы пьяных солдат, плетущихся в лагерь.
Утром над городом нависла зловещая тишина, от сожжённых резиденций поднимался лёгкий дым. Позже появились повозки, на которые грузили тела изувеченных жертв террора… После полудня, собрав уцелевшую и испуганную неаполитанскую знать, король Венгрии устроил настоящее театрализованное представление по оплакиванию Андрея.
На площадь согнали остатки пленённых накануне неаполитанцев. Их по очереди выводили на середину, наскоро зачитывали обвинения и выносили приговор, а после зверски казнили и обезглавливали, складывая тела и нанизывая головы на шесты под восторженные вопли вояк. Когда всё было кончено, вышли венгерские священники, которые прочитали молитву за упокой души Андрея и окропили солдат святой водой. Площадь постепенно заполнилась плакальщицами, которые подняли ужасный крик, заглушающий даже бой барабанов, они царапали себе лица и посыпали голову пеплом. В неимоверных рыданиях женщины падали на землю, стараясь превзойти друг друга в выражении скорби. По окончании церемонии тела убитых загрузили на стоящие тут же повозки, отвезли к морю и сбросили с обрыва. Сам Лайош всё это время стоял в окружении вельмож, молча кусая нижнюю губу.
