Больше всего Инге хотелось бы сейчас затаиться и прийти в себя. Взять, может быть, отпуск? Однако подписывать его тоже придется у Ильи, а ей была противна сама мысль просить его о чем-то или даже просто оказаться наедине.
Купив кофе, она вышла на улицу, где во внутреннем дворе располагалась парковка. В стороне росло несколько деревьев, под которыми установили лавочки. Обычно на них курили, но сейчас там было пусто. Примостившись на лавочке спиной к бизнес-центру, Инга глотнула кофе.
Кто-то сел неподалеку, и Инга машинально отодвинулась, освобождая место. Краем глаза она заметила, что человек переместился к ней ближе, и, изумленно подняв на него взгляд, остолбенела: это был Илья.
– Вышел из машины и увидел тебя, дай, думаю, подойду, – беззаботно сказал он. Инга не могла произнести ни слова от нахлынувших на нее одновременно испуга и отвращения и сидела, впившись в Илью глазами. – Слышал, ты попыталась меня бросить еще раз и сбежать в другой отдел, – добавил он, сладко улыбнувшись.
В горле у Инги совершенно пересохло. Кофе начал обжигать ей пальцы сквозь бумажный стакан, который она крепко сжимала, но она не обратила внимания.
– Илья, – наконец выдавила она. – Зачем ты это сделал?
Он рассмеялся.
– А ты думала, я стану молча смотреть, как ты перешагнула через меня и понеслась делать дальше свою «карьеру»? – Илья издевательски произнес слово «карьера».
– Но нам обоим было бы лучше, если бы я перевелась! Что я тебе сделала? За что ты мне мстишь? – Ингино оцепенение вдруг прошло, и она заговорила порывисто, горячо, словно рассчитывая, что ее слова могут Илью переубедить.
Он резко наклонился к ней, и она от неожиданности отшатнулась.
– Ты что о себе возомнила? – прошипел он. Улыбка стерлась с его лица, как будто кто-то провел рукой по запотевшему стеклу, сквозь которое стала видна перекошенная гримаса. Инга почувствовала, как руки у нее покрылись гусиной кожей. – Ты думала, можешь покрутить передо мной хвостом, а потом поскакать работать в другой отдел начальницей? Да ты без меня ничто. Не стоишь и половины зарплаты, которую тебе платят. Я бы давно тебя уволил, но уж больно смешно смотреть, как ты страдаешь и дергаешься, когда слышишь честное мнение о твоей работе.
Инга не могла отвести глаз от его рта. Слова звучали для нее как свист снарядов – смертоносные, но бессмысленные. Искривленный рот ее гипнотизировал: она ошеломленно думала, что когда-то могла прикасаться к этому рту, целовать его и не испытывать брезгливости. Эта мысль подействовала как противоядие, и страх начал отступать.
– То есть ты хочешь сказать, что я всем обязана тебе? – Она перехватила стакан с кофе другой рукой и сделала глоток, да так непринужденно, что сама себе подивилась.
– Ты корыстная никчемная дура, – сказал как выплюнул Илья. – Трахать тебя еще можно, но ни на что другое ты не годишься.
– Ну, справедливости ради, это я трахала тебя, а не наоборот.
Илья некоторое время буравил ее взглядом, а потом встал и бросил через плечо:
– Я прослежу, чтобы все возможности в этой компании для тебя были закрыты.
– Это мы еще посмотрим.
Последние слова Инга крикнула Илье в спину, наблюдая, как он идет к зданию и скрывается в вертящихся дверях. Потом она вскочила и с силой швырнула стакан с кофе в урну. На нее вдруг нашла такая ярость, что внутренности как будто раскалились добела. Инга хотела схватить урну и бросить ее на землю, перевернуть скамейку; ей казалось, что она может силой своего гнева выжечь всю Москву, обратить любого в соляной столб одним взглядом. Она скинула туфли и несколько раз подпрыгнула на месте, с силой ударяя босыми подошвами по земле. Потом заметила, что все это время сжимает телефон в руках, и отшвырнула его на лавку – впрочем, в последний момент остановила размах и бросила так, чтобы телефон не разбился.
Несколько секунд она стояла, тяжело дыша и оглядывая парковку, залитую солнцем. Оно ослепительным блеском отражалось в изгибах машин, отчего те казались похожи на разбросанные елочные игрушки. Из бизнес-центра вышло несколько человек, до Инги долетели громкие щелчки зажигалки и женский смех. Инга села на скамейку, отряхнула пятки и обулась, а потом обхватила голову руками.
Она не вдумывалась в смысл слов Ильи – для нее он не имел значения. Гораздо больше ее поразил сам факт того, что он посмел так с ней разговаривать. Инга всю жизнь старалась избегать конфликтов, и открытая агрессия производила на нее глубокое впечатление. Со стороны казалось, что она впадала в ступор, терялась и цепенела, но изнутри в ней поднималось бешенство, словно огромный огнедышащий дракон. Прежде чем он успевал вырваться и испепелить обидчика, тот обычно уже покидал поле боя, поэтому дракон принимался терзать ее саму, заставляя корчиться от перенесенного оскорбления и упущенной возможности ответить. Однако на этот раз все было по-другому. С уходом Ильи ничего не закончилось, угроза, которую он приберег напоследок, тенью ложилась на Ингино будущее. Дракону наконец было где развернуться. Илья заслуживал наказания: не только за обидные слова или препятствия в работе, а за саму свою суть, за то, что он оказался таким мстительным, ничтожным человеком. По мнению Инги, все плохие люди рано или поздно доживали до расплаты – вот только она не хотела ждать, пока судьба, идя по списку злодеев, доберется до Ильи. Она желала для него возмездия здесь и сейчас, чтобы, страдая, он понимал, отчего это с ним происходит. Если для этого требовалось пришпорить судьбу, Инга ни секунды не колебалась.
Она решительно встала и направилась к офису.
– У тебя точно все нормально? Ты так внезапно убежала, – сказал Аркаша, когда она опустилась в кресло.
Пока Инга шла к столу, все оторвались от компьютеров и следили за ее приближением. Может быть, Илья им что-то успел сказать?
– Все нормально.
– Опять, что ли, с Бурматовым поцапалась? – предположил Галушкин, возвращая взгляд к экрану и вертя ручку между пальцами.
Его голос звучал так буднично, что в Инге снова всколыхнулась злость: они все думают, что ее ссоры с Ильей – мелкое недоразумение, и даже не догадываются, что это свидетельства его гнилостности и подлости. В Инге словно взревел двигатель. Она должна была открыть им глаза.
– Мы не просто цапаемся. Он меня ненавидит, – торжественно объявила она.
Галушкин хмыкнул. Из всего отдела он и раньше наиболее скептически относился к Ингиному конфликту с Бурматовым. В то время как остальные под командованием Мирошиной теперь ее жалели, он старался сохранять беспристрастность.
– Вроде еще недавно он тебя, наоборот, любил.
Неприятно было лишний раз убедиться, что Галушкину, а значит и другим, бурматовское повышенное внимание к ней было очевидно. Инга, конечно, и раньше это себе говорила, и Илью этим пугала, но в глубине души надеялась, что страхи преувеличены. Она привыкла считать, что их отношения – это как тайная комната, которую они спрятали у всех на виду, и именно поэтому ее до сих пор никто не нашел. Теперь же в комнате как будто внезапно включили свет, и оказалось, что внутри давно толпятся люди, прежде молча наблюдавшие за ней из темноты. Чтобы не подавать виду, будто слова Галушкина ее обеспокоили, Инга надменно произнесла:
