– Мы нормально расстались, но он был недоволен расставанием.
– Он пытался с вами помириться?
– Нет. Просто злился.
– И в чем выражалась его злость?
– Послушайте. – Инга расцепила руки и положила их на стол. – Вы меня о чем спрашиваете? О моей личной жизни или о его исчезновении? Потому что про исчезновение я ничего не знаю, а личная жизнь вас не касается.
– Да вы не нервничайте, – миролюбиво сказал хорек. – Хотите воды?
– Вы все равно не знаете, где здесь вода, зачем предлагаете? – проворчала Инга, но мысленно велела себе успокоиться.
Хорька, судя по всему, развеселил ее ответ. Он заулыбался. Зубы у него тоже были маленькие и остренькие.
– Правда, не знаю! Это вы точно подметили. И ваша личная жизнь меня не касается. Но я должен составить психологический портрет потерпевшего. Чтобы понять, где его искать.
– Я тут точно вам ничем не помогу, – упрямо повторила Инга. – Говорю же, мы с ним давно близко не общались и виделись только в офисе. И вообще, я думала, что пропавших людей ищут по-другому.
Сказав это, Инга тут же пожалела о собственной дерзости. Зачем она нарывается?
Хорек, кажется, заинтересовался.
– И как, по-вашему, их ищут? – спросил он, подперев подбородок рукой.
Инга передернула плечами. Отступать было поздно.
– Ну, по телефону как-то отслеживают. По камерам.
– У вас обширные знания.
– Не издевайтесь.
– Не издеваюсь. Вы снова правы. Мы все это будем, конечно, делать, но одно другому не мешает. Так значит, вы с пропавшим не общались, последний раз видели его в офисе и ни о каких планах внезапно уехать не знаете?
– Именно.
– При этом у вас был конфликт.
Он не произнес это не вопросительно, а утвердительно, и одновременно что-то пометил в бумажке. Эта пометка окончательно доконала Ингу.
– Вы меня в чем-то обвиняете? – спросила она, надеясь прозвучать грозно, но голос сорвался. Притом что сам хорек по-прежнему казался ей совершенно безобидным, она вдруг осознала, что он всего лишь посланец, а за ним стоит по-настоящему могущественная сила, которая распоряжается бумажками, камерами и людьми и которая может прихлопнуть ее саму в два счета.
– Господь с вами. – Хорек даже замахал руками. – Никто вас не обвиняет! Это вообще не моя работа – обвинять. Я просто собираю факты.
– Ну если вам нужны факты, то я вам все уже сказала, – заявила Инга, а потом, поддавшись внезапному вдохновению, добавила: – И если хотите знать, судьба Ильи, несмотря ни на что, меня очень волнует. Не каждый день пропадает твой близкий знакомый. Надеюсь, вы его найдете.
– И я надеюсь. Спасибо, вы можете идти. – Не глядя на нее, хорек что-то еще пометил в листе.
Инга была восхищена своей внезапно прорезавшейся храбростью, но стоило хорьку ее отпустить, как на нее снова накатило беспокойство. Она осталась сидеть на месте.
– А дальше что будет?
– В каком смысле?
– Ну, вы будете вызывать нас еще на допросы или как?
– Это был не допрос. Просто беседа. На допрос вас вызовут, если дело возбудят.
– А при каких условиях его могут возбудить?
Хорек вздохнул и отложил ручку.
– Если тело найдут, – скучающе произнес он. – Или если у нас хотя бы появится уверенность, что кто-то мог желать потерпевшему смерти. Вы, например, не желали?
Инге мгновенно стало очень жарко. Язык был как бумага и не слушался. Она открыла рот, уверенная, что не сможет произнести ни слова, и услышала, как будто со стороны, как со смехом отвечает:
– Ну и вопрос! Я, конечно, его бросила, это правда, но уж смерти точно не желала. Посмотрите на меня, я похожа на убийцу?
– Я так и думал, – спокойно сказал хорек.
Инге казалось, что у нее не гнутся ноги, но все с той же отстраненностью поняла, что легко поднялась со стула и направилась к двери.
– А откуда у вас синяк на виске? – вдруг спросил хорек ей в спину.
Она остановилась и безотчетно поднесла руку ко лбу.
– Ударилась об угол шкафа. Еще на прошлой неделе.
Инга подождала, не последуют ли еще вопросы, но хорек молчал, и она вышла из переговорки.
Этим вечером она снова ходила туда-сюда по квартире и не могла успокоиться. Поначалу, когда она только вернулась на свое рабочее место, ей казалось, что все скорее прошло хорошо, но с каждым следующим часом в ней разгорался страх. Почему он спросил про синяк? Почему он так интересовался ее отношениями с Ильей? Что расскажут ему другие? Вопросы метались в ее голове, пока не слились в единое чувство безнадежности, гулкое, как колокол. Спасения не было, ее, конечно, поймают.
Все дома несло на себе отпечаток ее преступления. Инге казалось, что любой вошедший сразу поймет, что на этом кресле она думала об убийстве. На этой кровати корчилась от осознания. В этом шкафу стоял спрятанный рюкзак. От рюкзака нужно было избавиться как можно скорее.
Она написала матери и спросила, можно ли приехать на дачу на выходных. Надеялась, что дача будет свободна, но мать ответила, что уже там и останется еще на неделю. «Я читала про твоего начальника в фейсбуке, – написала она. – Это, конечно, ужас».
Инга похолодела. В последнее время она почти не заходила в соцсети – с тех пор как удалила свои посты, она старалась их избегать, но в эти дни у нее даже мысли не возникало.
«Что пишут?» – спросила она.
«Ну что пропал. Строят всякие предположения».
Инге отчаянно хотелось спросить, какие именно предположения строят и вспоминают ли о ней, но боялась.
«Тебе, наверное, хочется об этом поговорить, – написала мать. – Приезжай в субботу. И даже если нет, то все равно. Я приготовлю пирог».
Это было такое очевидное проявление участия, что Инга застонала. Если мать ей сочувствует, значит, дело плохо.
Заходить в фейсбук она специально не стала.
Отдельным поводом для размышлений был телефон Ильи. Инга запоздало начала думать, что все сделала не так. Конечно же, полиция рано или поздно определит, где он в последний раз был включен. Отследит его путь до сортировочного центра. Потом до почтового отделения. Потом посмотрит камеры и увидит ее. Инга сама выдала себя с потрохами!
Она перетасовывала в голове всевозможные ужасные сценарии, но чувствовала себя настолько уставшей, что даже не могла по-настоящему испугаться. Она боялась не чего-то конкретного, а как-то фоново, и от этого как будто не боялась вовсе. Если ее поймают – значит, поймают. Если из-за телефона – значит, из-за телефона. У нее не оставалось сил. Убийство как будто размазалось по времени, оно все происходило и происходило. Можно было подумать, что это никогда не кончится. Да это и не кончится ведь. Даже если бы Инга идеально расправилась с уликами, от самой главной, памяти, не будет спасения. Никакими клещами нельзя ее выдрать, теперь Инга была в этом убеждена. Ей всю жизнь придется вздрагивать от страха, что ее тайну раскроют.
