Шатаясь из угла в угол, она подумала написать Максиму и тут впервые поняла, что никогда не сможет ему рассказать. Глупо, но это стало для нее полной неожиданностью. Оказывается, раньше в Инге жила подспудная уверенность, что, когда все закончится – чем-нибудь мирным, нестрашным, – она, выпивая с Максимом однажды, признается во всем. Вот такой, мол, у меня был план, и я, представляешь, несколько недель всерьез его обдумывала. Максим будет потрясен, может быть, даже лишится дара речи, а Инга удовлетворится этим маленьким безобидным эффектом. Как будто ей дадут в щелочку подглядеть за тем, что было бы, если бы она в самом деле кого-то убила.
Только теперь она кого-то убила взаправду, и этот поступок не просто поломал ее, он отрезал единственного друга. Если это и была та самая «трансформация», превращение Инги в «исключительного человека», то в эту минуту она дорого бы отдала, чтобы никогда через нее не проходить.
При этом она столько раз произнесла слово «убила» в своей голове, что оно совсем перестало ее трогать. Это был набор букв, пустой звук, за которым ничего не стояло. По-настоящему оглушали Ингу и заставляли ее раз за разом переживать ужас очевидные, но почему-то непредвиденные ею последствия вроде кофе, или кресла, или того, что завтра ей придется, глядя в глаза Мирошиной (Инга представляла себе именно ее), недоумевать вместе со всеми, куда же запропастился Илья.
Инга попыталась представить, что с ним сейчас. В ее воображении он так и лежал, слепой, голый, разбросав руки по сторонам, с лицом в потолок. За последние несколько часов этот образ так часто вставал у нее перед глазами, что тоже перестал задевать за живое. Инга вспомнила, как слышала где-то, будто у мертвых продолжают расти ногти и волосы. Выходит, вчера она их стригла, а сегодня они растут? Да что там ногти и волосы, он ведь не просто лежит, он разлагается.
Инга открыла интернет и начала читать: трупное окоченение через три часа, трупные пятна через двенадцать часов, личинки через сутки. Образование гнилостных газов. Раздувается лицо, вываливается язык. Пузыри, разрывы кожи, запах. Распад внутренних органов. Мозг превращается в зеленоватую кашу. Меняется цвет волос.
Инга захлопнула крышку ноутбука.
Она легла спать, выпив обезболивающее и снотворное. Боялась, что даже с этим еще долго будет напряженно всматриваться в темноту, воображая бог знает что, но напрасно. Она заснула почти сразу, и ей ничего не снилось.
Дожди зарядили как по заказу. Собираясь утром на работу, Инга радовалась, что может надеть водолазку с горлом и не выглядеть в ней странно. Синяк на щеке поддавался замазыванию, на виске – не слишком, но плюсом было то, что они хотя бы не расплылись фингалами под глазами.
Инга помедлила в холле перед офисом, готовясь к тому, что ей предстоит. Потом спохватилась, что здесь тоже камера, и, приложив карточку, вошла. Интересно, как долго она еще будет дергаться при мысли о камерах?
В офисе было холодно, потому что в пятницу кондиционеры никто не отключил. Мирошина куталась в плед и изображала страдания.
– Что с тобой случилось? – спросила она, уставившись на Ингу, когда та подошла. Они почти не разговаривали, так что Инга сначала обомлела оттого, что Мирошина вообще обратилась к ней, а потом испугалась, что в первую же секунду чем-то себя выдала.
– В каком смысле? – с запинкой спросила она.
– Ну, у тебя синяк на лбу.
Остальные как по команде оторвались от своих компьютеров и тоже посмотрели на Ингу.
– А, это… Ударилась об угол кухонного шкафа. Сильно.
Зачем она сказала «кухонного»? К чему эти подробности? Звучит неубедительно.
Все, однако, тут же отвернулись к экранам и на Ингу больше не обращали внимания.
Она нервничала первые полчаса, дергаясь от любого неожиданного звука и то и дело поглядывая украдкой на кабинет Ильи, словно ждала, что он может там материализоваться. Ничего особенного, впрочем, не происходило, где Илья, никто не интересовался. Все привыкли, что у него бывают встречи по утрам, поэтому опоздание не выглядело странным.
Первой забеспокоилась Алевтина.
– А где Илья, кто-нибудь знает? – спросила она. – Он мне не отвечает с самого утра, а у меня важный вопрос.
Остальные промолчали, Галушкин пожал плечами.
– Я уже и звонила ему, – не унималась Алевтина, – не берет.
– Позвони еще раз, – равнодушно предложила Мирошина.
Алевтина приложила телефон к уху, подождала.
– Выключен, – разочарованно сказала она.
– Может, в метро едет? – предположил Аркаша.
– Илья? В метро? Не смеши меня. Он со своей машиной не расстается.
Инга никогда не замечала, будто Илья со своей машиной «не расстается», и это опять навело ее на мысль, что Алевтина знала о нем больше, чем остальные. Может быть, они все это время были близки? Может, он рассказывал ей о своих планах на выходные?
Еще час все было тихо, только Алевтина бормотала что-то себе под нос, раз за разом безуспешно пытаясь дозвониться.
В полдень в их отсек в опенспейсе заглянул главный юрист. Инга не видела его с того дня в кабинете Кантемирова и сразу же приросла к креслу. Если пришел юрист, значит, все уже известно. Сейчас попросит ее на пару слов, и всё.
– А кто-нибудь знает, где Бурматов? – спросил юрист. – Не отвечает и трубку не берет. У него встреча или что?
– Нет! – пылко воскликнула Алевтина с явным облегчением оттого, что кто-то разделил ее беспокойство. – Я проверила его график, нет сегодня никаких встреч. Должен быть на месте. Но мне тоже не отвечает с самого утра.
– Странно. А с ним такое раньше бывало?
Все, включая Ингу, помотали головой.
– Да может, дома что-то случилось? – неуверенно сказал Галушкин. – Хотя на него это правда непохоже.
– А с кем он живет? Можно позвонить кому-то, спросить?
– Он вроде один живет, – протянула Мирошина. Она поплотнее запахнулась в плед. На лице у нее вслед за Алевтиной тоже начала проступать тревога.
– Ну ладно. – Юрист легонько стукнул по перегородке между столами. – Когда придет, скажите, чтобы срочно позвонил.
– А вдруг с ним что-то случилось? – испуганно прошептала Алевтина, когда они остались одни.
– Что с ним могло случиться?
– Ну не знаю. Поскользнулся в ванной, упал, разбил голову. И лежит теперь там.
– Или сердечный приступ, – поддакнул Аркаша.
Мирошина презрительно поморщилась.
– Какой сердечный приступ, ему тридцать восемь.
Аркаша обиделся.
– У меня у соседа так было.
В час Алевтина куда-то ушла. Вернулась еще более встревоженная.
– Я ходила в отдел кадров. Они тоже ничего не знают. Мы позвонили его отцу. У него ночь там, оказывается, мы его разбудили. Сказал, что ничего от Ильи не слышал уже неделю.
