На этот раз посты писали и мужчины:
«Я считаю, что борьба за равноправие свята. Все мои подруги не дадут соврать – я сам оголтелый профеминист. Но я не раз навлекал на себя критику и даже оскорбления от т. н. «феминисток» за то, что говорил: женщины иногда сами переходят границы. Судите сами. Сегодня «насилием» называют все подряд, и все смеются над тупыми бабами, которые кричат о нем, когда их просто похлопали по плечу. А бывает еще хуже. Иногда женщины идут на ложь. Настоящий подлог. Я не знаю, что ими движет в этот момент. Может, они думают, что так привлекут больше внимания к проблеме. Но нечестными методами равенство не построишь. И мы все убедились в этом сейчас. Очень жаль…»
Инга чувствовала себя такой опустошенной, что слова никак не отзывались в ней. Она прежде рекламу сантехники изучала с большим вниманием. Буквы казались ей бессмысленными черными закорючками, хаотично рассыпанными по экрану.
И вдруг ее пронзило воспоминание. Инга так резко выпрямилась в кресле, что в голове опять колыхнулась и широко разлилась, казалось, уже застывшая боль. Инга быстро открыла пост Ильи, пролистала комментарии и похолодела.
Вчера вечером, сидя в ванной и уже прикончив виски, она зашла на его страницу под своим секретным аккаунтом и принялась оставлять комментарии. Эти комментарии развились в целые ветки, где люди ожесточенно с ней спорили, а она сама, оказывается, рьяно спорила в ответ. Инга, конечно, не писала, кто она такая на самом деле, изображала случайную пользовательницу, проходившую мимо. Однако истерический тон ее комментариев выдавал нездоровую заинтересованность в деле, а глупые опечатки – явное опьянение.
Чуть слышно застонав, Инга уронила голову на скрещенные на столе руки, но тут же выпрямилась – не хотела, чтобы остальные заметили. Она совершенно об этом забыла. Даже несмотря на то, что никто из комментаторов не знал, кто она такая, ей было ужасно стыдно. Похмелье усиливало этот стыд, как ретранслятор, и Инге хотелось провалиться сквозь землю. Она тут же принялась стирать свои сообщения, но при одной мысли о том, что они уже провисели несколько часов, внутри у нее все плавилось.
Чуть позже всем на почту пришла рассылка, уведомлявшая, что на следующей неделе состоится «выездное тимбилдинговое мероприятие». Участие в нем было обязательно.
– Вот это скорость, – присвистнул Галушкин. – Вчера еще не собирались, а теперь за неделю хотят все подготовить.
– Собирались, – тут же влезла Мирошина. – Мне Зотова еще в пятницу по секрету сказала. Но это правда решили впопыхах. Видимо, из-за всего этого.
Она многозначительно округлила глаза, но на Ингу не посмотрела.
– Там же будет, где всегда?
– Ну конечно. Где еще.
– Блин, там кровати неудобные, – поморщилась Алевтина. – У меня в прошлый раз даже спина заболела.
– Где всегда – это где? – спросила Инга.
Все посмотрели так, как будто это статуя заговорила, и тут же отвели глаза. После секундной паузы Алевтина ответила:
– У нас есть свой пансионат в Калужской области. Мы там проводим всякие корпоративные тусовки. Обычно зимой в Сочи, а летом там, но в этом году зимой что-то не было.
– Я вообще никуда ехать не хочу. Только время терять, – проныл Аркаша.
– Я тоже, – недовольно поддакнула Мирошина.
Аркаша тут же осветился улыбкой, счастливый, что она с ним согласилась.
– Да ладно вам. – Галушкин беспечно махнул рукой. – Это же весело.
– «Весело»! Ты помнишь, как было в прошлый раз?
– Ну, тимбилдинговая часть – не весело, согласен. Я про вечер говорю. Бассейн. Все бухают.
В Ингиной голове эти слова опять отдались протяжной болью.
– Я чур с тобой буду жить, – быстро сказала Мирошина Алевтине. Та кивнула, и Инге показалось, что они специально договариваются об этом при ней, чтобы она почувствовала себя лишней.
Инге совершенно не хотелось провести два дня за городом в компании коллег. После всего, что случилось, такая поездка казалась медленной изощренной пыткой. На нее в принципе удручающе действовали подобные сборища: корпоративные игры, бизнес-тренинги, разговоры про эффективность, люди, изо всех сил демонстрирующие энергию и задор, – но в нынешних условиях и подавно ничего хуже было не придумать. В каком-то смысле это было так плохо, что даже смешно, – Инга знала, что не сможет это пережить, поэтому попросту не верила, что ей придется. Наверняка есть способ увильнуть.
Один способ точно был. Инга могла уволиться, и тогда все это разом: Илья, Мирошина, Кантемиров, ненавистный опенспейс с шушукающимися коллегами, дурацкие звякающие лифты с неприятными сюрпризами внутри, бровастый охранник Артур, ледяные кондиционеры, стеклянные стены, чахлый Аркашин фикус – все это останется в прошлом. Но стоило Инге подумать об этом, как перед ней всплыло лицо Ильи. Она говорила себе, что глупо доверять его угрозам, он просто пугал ее, чтó на самом деле он может сделать, однако самовнушение не работало. Он спланировал и провернул трюк с Мирошиной. Инга до сих пор не могла это как следует осмыслить, но теперь точно знала – Илья способен на все.
Она в очередной раз пообещала себе хорошенько обдумать все вечером, когда хотя бы отступит головная боль, но вечером решила, что слишком устала. Она и правда еле доползла до дома, тут же легла в кровать и, несмотря на жару, укрылась одеялом. Ей хотелось посмотреть что-то знакомое и доброе, и она включила «Гарри Поттера». В разгар лета это был неочевидный выбор, но Инга все равно мало следила за происходящим на экране – просто фиксировала перемещение фигур в кадре и знакомые голоса. Она не думала ни о чем определенном, она как будто не думала вообще и уснула, когда еще даже не стемнело.
На следующий в день в ней впервые зашевелилось что-то похожее на надежду. Ничего хорошего еще не произошло, но за окном светило солнце, Инга выспалась, и ее природный оптимизм брал свое. Она решила назло всем быть сегодня особенно красивой: долго выбирала платье, долго красилась и осталась очень довольна собой.
Инга помнила, что ей нужно как следует обдумать дальнейшие планы, и пообещала себе, что сделает это не позже обеда. Только проверит почту, ответит на срочные вопросы по работе – и засядет за «Хедхантер». В ней медленно просыпалась оскорбленная гордость. Они думают, что могут запугать ее и унизить, но она не позволит так с собой обращаться. Что Илья, в самом деле, может ей сделать, кому рассказать? Да, посты в фейсбуке будут преследовать ее еще некоторое время, но рано или поздно они забудутся, и вся эта история вместе с ними.
В офисе на полную мощность работал кондиционер. Мирошина жаловалась на холод, Галушкин посмеивался над ее мерзлявостью. Инге тоже было холодно, но она никогда бы не позволила себе поддержать Мирошину – не только вслух, но даже мысленно.
В фейсбук заходить не хотелось. Ингино душевное равновесие еще недостаточно окрепло, и она знала, что один-единственный обидный пост может начисто его разрушить. Изучать «Хедхантер» не хотелось тоже. Обед уже почти наступил, но Инга решила проявить к себе бережность: не хочет – значит, не надо. Вместо этого она открыла инстаграм. Он казался островком спокойствия, который все ее бури обошли стороной. Вяло пролистав несколько постов с морями и ресторанами, она вдруг нахмурилась и отмотала ленту назад. Какая-то фотография зацепила ее взгляд, и она ее нашла: на снимке была знакомая студия с темно-зелеными креслами, в одном из которых сидела Маргарита Арефьева. Инга подписалась на нее, как только дала интервью. Маргарита, впрочем, была не в красном костюме, а в голубом платье. В кресле напротив, в том самом, где должна была сидеть Инга, сидел Илья.
