Антон, казалось, даже немного смутился.
– Мне его знакомый прислал. Заметил там твое имя и прислал.
Инга молчала, перекатывая очередной глоток по небу и глядя на холодильник перед собой.
– А потом я прочитал и твои посты. Все.
– Их было всего два.
– Ну да, два. Вот их я и прочитал.
Теперь замолчал Антон, и Инга, подождав некоторое время, перевела на него взгляд и спросила:
– И?
– Ты ничего мне об этом не рассказывала.
– А что я должна была рассказывать?
– Ну, все это… Это не маленькая подробность твоей биографии, тебе не кажется?
– Ты как моя мать. Она тоже, когда прочитала, спросила только, когда я собиралась ей рассказать.
– Это другое. Мать, наверное, за тебя волнуется…
– А ты то есть, значит, не волнуешься? – усмехнулась Инга, поднеся стакан к глазу и глядя на Антона через стекло. – Не переживай, я понимаю.
– Я не это хотел сказать. Я очень волнуюсь. И очень волновался всю неделю, потому что чувствовал, что что-то не так, но не мог от тебя ничего добиться. Но я имел в виду другое. Ты не рассказала мне о том, когда это все происходило.
– Что ты имеешь в виду?
– У этого Бурматова в посте, – перед фамилией Ильи Антон сделал паузу и произнес ее с легким отвращением, – написано, что вы расстались в мае.
Некоторое время Инга недоуменно на него смотрела. Стакан она сначала опустила, а потом поставила на стол.
– А мы начали встречаться в апреле, – закончил Антон.
Он стоял перед ней чуть ссутулившись, с руками в карманах, а договорив, отвел челку со лба. Волосы у него были блестящие и мягкие даже на вид, и Инга вдруг вспомнила, как ей нравилось запускать в них пальцы и проводить, как будто расчесывая.
– Так ты за этим пришел, – протянула она. – Ты пришел устраивать сцену ревности.
– Я не собираюсь ничего устраивать. Ты прекрасно знаешь, что я никогда не устраиваю никаких сцен. Я пришел поговорить и понять. То есть ты была со мной и параллельно встречалась с ним?
– Если это можно назвать встречанием, – хмыкнула Инга и, снова взяв стакан, отпила.
– Я не знаю, что у вас там было, и, если честно, на этом этапе уже совершенно не хочу разбираться. Он пишет одно, ты пишешь другое. Окей, я верю тебе. Но ты в любом случае имела с ним какие-то отношения и при этом мне врала, что у тебя никого нет?
– Получается, что так, – спокойно сказала Инга.
Она надеялась, что Антона огорошит такая покладистость, он усомнится, пристанет с расспросами, а в конце концов переубедит себя сам – просто потому, что не сможет поверить, будто Инга могла так легко признаться. Это был не то чтобы план. Для Инги по-прежнему любая длинная цепочка размышлений, как лесная тропинка, терялась во мраке. Однако она инстинктивно чувствовала, что люди обычно не верят правде, которой верить не хотят.
– Окей, – сказал Антон. – Я понял. Это все, что я хотел знать.
Он развернулся и вышел из кухни. Инга слышала, как он возится с ботинками, а потом раздался дверной щелчок и наступила тишина.
– Ну, – вслух сказала Инга сама себе, – можно выпить еще.
Она налила виски в опустевший стакан и отправилась набирать ванну.
Утро выдалось чудовищным: голова кружилась и болела, в глазах темнело, во рту пересохло. Доковыляв до ванной, Инга споткнулась о валявшуюся бутылку. Нагнулась, чтобы поднять ее, – лоб как будто раскололся пополам от боли. Впрочем, светлая сторона у этого все же имелась. Ингино физическое состояние в полной мере соответствовало душевному. Хоть какая-то гармония.
На такси попасть в офис вовремя Инга не успевала, а мысль о метро причиняла ей настоящие мучения. Она даже малодушно подумала позвонить и сказаться больной, но не позволила себе этого. Сесть в поезде, конечно же, не удалось, и Инга стояла, прислонившись к дребезжащей двери. Окна были открыты, и шум стоял страшный, сверля мозг даже сквозь наушники. Вокруг Инги толпились хмурые потные люди, и она старалась дышать через нос, чтобы случайно не пахнуть на соседа перегаром.
Впрочем, придя на работу, Инга обнаружила еще один плюс: физические страдания отвлекали ее внимание, не позволяя сосредоточиться на том, что происходило вокруг. Когда в офис вошла и села напротив нее Мирошина, Инга и бровью не повела. Мирошина на нее не смотрела, но в основном держалась как обычно, была жизнерадостной и преисполненной энтузиазма. Весь Ингин отдел был в приподнятом настроении, или так просто казалось по контрасту с прошлой неделей, когда все ходили мрачные и молчаливые. Инга думала, что, если бы ей по счастливой случайности вдруг отшибло память, она бы и не заподозрила, что недавно здесь что-то случилось.
За вечер и ночь ей нападало множество сообщений в личку в фейсбуке. Несколько запросов от СМИ – хотели, чтобы она прокомментировала пост Ильи. Два сочувственных сообщения от знакомых и еще одно, обильно приправленное восклицательными знаками, – осуждающее. Автор последнего, женщина, с которой Инга пару раз пересекалась на своей прошлой работе, упрекала ее за то, что она поддалась «веянию западных тенденций». Инга несколько раз перечитала это сообщение, а потом даже скопировала его и отправила Максиму, так оно ее поразило. Ей с трудом верилось, что малознакомые люди могут считать своим долгом поучить ее уму-разуму. Если бы она вообще не знала эту женщину, и то, пожалуй, удивилась бы меньше.
Однако большинство сообщений были недоуменные. Почти все они пришли от незнакомых людей, которые почему-то полагали, что Инга должна отчитаться перед ними лично. «Неужели вы в самом деле это выдумали?» – писала одна девушка. «Наверное, у вас были причины поступить так, как вы поступили. Но вы обязаны объясниться. Мы вам верили», – писала другая.
Инга переключилась на ленту фейсбука.
Как выяснилось, в прошлый раз ей только казалось, что феминистки выступили единым фронтом. Теперь все, кто поддержал Ингу, молчали, зато заговорили другие:
«Меня часто обвиняют в том, что я сначала разбираюсь, а потом уже однозначно принимаю сторону. Да, обвиняют. В наше время это считается предательством. Но я повторяла и повторяю: я против охоты на ведьм. Я первая обвиню мужика в насилии или абьюзе, если увижу доказательства, но до поры до времени я предпочитаю собирать факты, а потом уже делать выводы. Все уцепились за пост Соловьевой – да, казалось бы, образцовый кейс, но что-то меня в нем смущало. Отсутствие реакции с другой стороны смущало, например. Обычно мужики тут же кидаются отрицать и заваливать соцсети скриншотами переписок, которые якобы подтверждают их невиновность. А тут молчок. «Оля, что-то тут нечисто», – сказала я себе и, как видите, оказалась права».
«Вот честно – мне хочется плакать. Это так низко, так подло – ГОДЫ борьбы с дискриминацией, усилия стольких женщин, их смелость, их откровенность, ВСЕ слила одна-единственная девушка одним своим постом. Ну, двумя, если быть точной. Перечеркнула вообще все. Кто поверит следующей, которая расскажет ПРАВДУ? Все будут бесконечно припоминать этот случай и говорить: может, и она соврала? Откуда мы знаем, что все было так, как она говорит?»
