Психика чувствует, чего ей не хватает, она тянется к сознанию, ощущая при этом свою ущербность и неполноценность и не переставая тянуться к началу противоположному, так как это единственный, что ни говори, способ самопознания (пусть и ограниченный рамками живительного процесса психо– и логотерапии). Иначе зачем же писать столько «идеологических» романов во славу «бессознательного» и в посрамление разума, бесконечно воспроизводя одни и те же типажи святых-«идиотов» и преступных умствующих еретиков-раскольников?
В свете сознания, в свете реальности, а не Матрицы, персонажи Достоевского начинают смотреться худосочными марионетками, прилежно иллюстрирующими беспомощность мысли и всесилие капризных вулканов бессознательного. Поразительная бедность мысли автора идеологических романов впечатляет даже не столько сама по себе, сколько вследствие того, что это скудомыслие было воспринято мировой интеллектуальной общественностью как философское откровение.
Что тут скажешь? Общественность читает роман, роман высвечивает гуманитарную неподготовленность и либеральную предвзятость общественности.
Крикливая иррациональность панически открещивается от цепких щупалец разума – вот все «содержание» романов психически ангажированного гения. Весомостью аргументов служит не контрпродукция ума (не забудем: коварные концепции и смыслы – это мишень), а интенсивность, противоречивость и полная неподконтрольность интеллекту переживаний и, шире, психических комплексов. Фактура переживаний – это и есть главный иррациональный аргумент. Вот почему не следует усматривать в данной работе намеков на личное нездоровье творца как на главную причину странного его мировидения.
Однако не будем впадать в противоположную крайность: так ведь можно «отмахнуться» от доброй половины мировой литературной классики, поставив под сомнение ее содержательность. Не будем требовать от литературы более того, что она может дать; с другой стороны, литература, претендующая на статус сверхлитературы (иначе сказать, умной, мудрой литературы), должна быть подвергнута анализу критическому. И главное, что выявляет такой анализ, заключается в следующем: как всегда, злейшим врагом матричного, психически-моделирующего восприятия было объявлено ориентированное на объективность сознание. То, что противостоит ощущениям.
Подчеркнем, что пока мы ограничились принципиальной оценкой «достоевщины», не распространяя ее вместе с тем как окончательный и исчерпывающий философско-эстетический вердикт на творчество писателя в целом и тем более на какое-либо конкретное художественное произведение, которое всегда в чем-то преодолевает бессознательные установки самого автора.
Как же долго, неприлично долго не замечалась главная тема и проблема, которой подчинено в творчестве Достоевского буквально все. И пресловутая острая социальность романов, и их прямо-таки иезуитская идеологичность, и неслыханный психологизм, и сама хваленая религиозная философия Достоевского, и оригинальная поэтика – все, все это следствия из пункта, скрестившего причины причин: борьба с разумом не на жизнь, а на смерть. Без компромиссов. Или – или. Академическая тема «психика и сознание», поставленная ребром, неизбежно тянет за собой кровь и смерть.
Наша эпоха подтверждает это с пугающей очевидностью. Что мы имеем в виду?
Мы имеем в виду, конечно, агрессивное доминирование либерализма как идеологии, основанной на матричном замещении реальности.
То, что начинается как безобидная «достоевщина», непременно закончится как угрожающий жизни агрессивный либерализм. Этот тезис не направлен против великого Достоевского, но мы рискуем повторить судьбу Достоевского: нас могут понять и истолковать превратно, услышать совсем не то, что мы сказали.
Поэтому еще и еще раз. Мы хотим быть правильно поняты. Мы не стремимся сделать из Достоевского отца либерализма. Это было бы грубым искажением реальности, что противоречит нашим познавательным принципам. Достоевский имеет не больше отношения к либерализму, чем великий композитор Вагнер – к фашизму. Чем анализ природы капитализма, сделанный Марксом, – к построению социализма в СССР. Чем отец водородной бомбы – к идеям о мировом господстве. Чем диалектика – к возвеличиванию зла. Мы не утверждаем, что Достоевский является родоначальником «достоевщины» – Матрицы и матричного типа мироощущения; мы полагаем, что Достоевский значительно усовершенствовал технологию Матрицы, чем, к сожалению, воспользовался либерализм. Понятно, что это произошло бы и без Достоевского; однако что имеем, то имеем: Достоевский стал весомым культурным аргументом для современного мирового философско-художественного и идеологического дискурса, который обосновывает приоритет ощущений над реальностью, делая ощущения аргументом, носителем и самим веществом свободы.
Но это уже не проблема Достоевского, это проблема тех, кто пытается удержать лидерство любой ценой, даже ценой разрушения мира. Они подхватили идеи Достоевского и сделали из него в известном смысле фигуру культурного антигероя. Мы же ставим вопрос следующим образом: помог ли Достоевский в познании сложных, неоднозначных граней реального мира?
Да, помог, обозначил в высшей степени проблемную зону, затронул самый нерв культуры – что заставило тех, кого интересует познание, искать ответы на неудобные вопросы. В этом и заключается созидательная культурная миссия Достоевского. Строго говоря, Достоевский является корифеем в области, которую можно обозначить как «типы управления информацией». Эстетическая, собственно художественная сторона творчества писателя сегодня мало кого интересует (не говоря уже о том, что в ней мало кто разбирается). Матрица как тип управления информацией оказалась в мировом тренде, что неизбежно превращает Достоевского в фигуру мирового масштаба, затмевающую всех остальных величайших русских гениев. Это искажение реальности, но это искажение является маркировкой нашей реальности.
Достоевский поставил в центр социальной и духовной жизни индивида – человека, идеально подверженного информационным манипуляциям. Личность же, носителя разумного, антиматричного отношения к реальности, то есть человека, способного противостоять информационным манипуляциям (того же Онегина), Достоевский в человеке не разглядел. Точнее, разглядел, но считал личность, соперника индивида, проявлением антигуманного отношения к жизни.
Достоевский проигнорировал противоречивую сложность реальности и «доказал», что жить в Матрице вполне возможно, даже по-своему «страшно интересно». Но ведь Матрица сама по себе не хороша и не плоха, Матрица – это свойство реальности. И если нас не устраивает Матрица Индивида (где царит диктатура натуры), то кто мешает нам сотворить Матрицу Личности (где будет царить диктатура культуры)? Ощущения выше реальности – это не приговор ощущениям и даже не приговор манипуляциям ощущениями (информационным технологиям); это приговор ощущениям и манипуляциям, ведущим в пропасть либерализма.
Еще не вечер. Либерализм в перспективе обречен превратиться в маргинальную идеологию – просто потому, что он игнорирует свойства реальности, не видит реальных ресурсов реального человека. В реальности выживает тот, кто опирается на реальность, а не тот, кто способен навязать другим свое ощущение реальности. Если Матрица Личности обеспечит выживание человечества – да здравствует «достоевщина»!
