Клюн у него в гостях сидел в углу, хихикал, нюхал коньяк. Пить ему было нельзя, он это знал и сказал, и Гурьев благоразумно не навязывал, но научил нюхать, что отчаянно смешило честную компанию. А вчера занесло к Гурьеву двух юных студентов из Строгановского училища, и Гурьев решил проверить, умеют ли они рисовать. Сначала думали разместить на подиуме голую фемину, но присутствовавшие дамы не выказали настроя, а тут Федор Клюн зашел и рассказал то, что третьего дня рассказать постеснялся, а именно про орден Трудового Красного знамени, который он якобы нашел на стройке (на самом деле утащил от автобазы, когда орден сняли по ходу ремонта ворот). Гурьев послал Клюна за орденом, тот быстро сбегал, угнездился позировать. А вскоре и милиция подоспела.
Ближайшее знакомство с Федором выявило у него проблемы с самой элементарной координацией, версия о его причастности к хладнокровным убийствам уже по этой причине смотрелась бы вяло. Быстро выяснилось также, что у Клюна полно алиби. Родственники уверяли, что после десяти ему из дома выходить запрещено, и он никогда запрета не нарушает, и не нарушал, в частности, двадцатого и двадцать пятого мая. А с трех до четырех часов дня двадцать второго мая он и вовсе сидел в очереди на приеме к ухогорлоносу в новой поликлинике на Планетной улице, чему свидетель не только кузина, которая его туда сопровождала, но и среди персонала поликлиники наверняка найдутся. Клюн – фигура заметная, тем более он в какой-то момент стал громко комментировать, какие большие в поликлинике тараканы, и его даже пытались два врача урезонить.
Через арку с чугунными лошадьми свернули к ипподрому и сразу налево, на Скаковую. Служебную «Волгу» Покровский и Кравцов заметили издалека. Жунев их немного опередил, стоял уже рядом с аварийным домом, глядел на балкон.
– Отлично просматривается, – сказал Покровский, – с любой стороны.
– Три четверти опрошенных видели человека на балконе, – напомнил Кравцов результаты следственного эксперимента.
– То есть меня, – уточнил Покровский. – А я ловко отскакивал.
– Не сомневаюсь, – буркнул Жунев.
Он и сразу поддерживал версию несчастного случая, результаты принял как должное. Но исключение эпизода из дела о серии убийств – процедура серьезная, Жунев должен был соблюсти формальность, еще раз лично осмотреть место действия и лишь потом утвердить итоги следственного эксперимента. Осмотрел и отсюда, и оттуда, прошелся несколько раз: спорить не с чем.
– Поздравляю, эпизодом меньше. И от Гоги для вас интересная новость.
– Какая?!
В «Гидропроекте» – это чуть за «Соколом», новое высотное здание в виде костяшки от домино – нашелся проектировщик, который видел в троллейбусе в нужном месте и в нужное время человека в галошах с изображением Чебурашки на мысках данных галош. Чебурашки?! Именно. И что он еще видел, свидетель? Он нашелся пока только на словах. Сослуживцы Птушко – такова была фамилия свидетеля – рассказали Гоге Пирамидину, что он рассказывал в институте направо-налево про эти галоши. Сам Птушко выехал на шлюзы, будет через час.
Удивительно, но дал плоды бессмысленный поиск.
Прошлись еще чуть-чуть втроем – растрясти, уплотнить новую информацию… Просто расслабиться. Жунев рассказал, как встречал вчера Наташу Углову.
– Я так и поняла, – сказала она, выслушав сообщение Жунева. – Как мне телеграмму прислали, чтобы не волновалась, я все сразу и поняла. Не беспокойтесь. Я была готова.
Тут же, конечно, выяснилось, что готова она отнюдь не была, и… В общем… Жунев махнул рукой.
– Я бы этого Циписа… – прошипел Кравцов.
Покровский поведал про новые куски асфальта – найденные в канаве (вчера он о них промолчал: обдумывал) и свеженайденный под другой скамейкой. С выводами не спешил: пусть и у Жунева с Кравцовым асфальт повращается в голове. Договорились собраться на Петровке в восемь, в начале девятого. Кравцов, отметил Покровский, обрадовался. Иной молодой человек не хотел бы торчать на работе вечером пятницы, а Кравцов, напротив, не горел проводить его с семьей.
С трибуны стадиона Юных пионеров убирали длинный, многосоставный плакат к 30-летию Победы. Один рабочий стоял на верхних ступеньках приставной лестницы, откручивал проволоку, еще трое давали ему снизу советы. Покровский подумал, что когда проводили следственный эксперимент, громадный плакат висел и на фасаде аварийного здания, с которого упал кирпич, а сегодня его уже не было. Сказал об этом зачем-то, просто как бы поддержал логику: на том доме сняли, теперь тут снимают, жизнь идет.
А Жунев уцепился:
– Нашего балкона ведь не закрывал плакат?
– Нет, на балконе не было, только на фасаде.
– Точно не было на балконе? – спросил Жунев.
– Нет-нет, мы же там все готовили, – стал объяснять Кравцов, а Покровский внутренне вздрогнул.
Да, не было, когда Покровский впервые пришел, не было, когда готовили и проводили эксперимент… А двенадцатого-то мая мог и быть. Чтобы отогнать неприятную мысль, сказал:
– Настолько много и не вешают, тем более аварийный дом, что там вешать и на фасаде, и на балконе.
– Это у нас-то много не вешают, твою мать? – перебил его Жунев и огляделся вокруг.
Многие балконы на окрестных домах, именно балконы, были с трех сторон забраны кумачом.
– Ну-ка, твою мать, – решительно сказал Жунев.
Быстро назад к аварийному дому. Опечатанную дверь Жунев вынес ударом ноги. Забрались на балкон, Покровский перегнулся, изучил бетонные балясины с одной стороны, с другой…
Есть свежие царапины, много, с двух сторон. Значительно выше того места, где висит сейчас заградительная сетка. Да, могла быть здесь проволока, могли плакат приделывать. Может быть, раньше, не на девятое мая. А может, и на девятое.
Ч-черт… В согласии с законом подлости наверняка выяснится, что балкон во время событий двенадцатого мая был обернут в праздничный кумач, и, значит, куда сложнее было увидеть на балконе человека, сбрасывающего кирпич. Зря проводили следственный эксперимент. Вот это прокол так прокол. Зашли в милицию: не она, конечно, отвечает за плакаты, просто под боком отделение. Там объяснили, к кому обратиться в райисполкоме. Дежурный офицер невинно спросил:
– Правда, что Петровка самбистов старушками переодевает маньяка приманивать? А как приманивают?
Жунев рыкнул в ответ нечленораздельно.
Перед расставанием проявилась Лена Гвоздилина, позвонила в машину: Покровскому информация от Митяя с «Сокола». Очень удачно, как раз в ту сторону и ехать.
Кравцов пошел разбираться с плакатами, Покровский в «Гидропроект». Птушко как раз вернулся – маленький, робкий, на фоне массивного и импозантного Гоги Пирамидина как игрушечный.
История такая: в воскресенье двадцать пятого поздно вечером Птушко, проживающий на улице летчика Супруна, между «Динамо» и «Аэропортом», поехал в «Гидропроект». Зачем? Затем, что Птушко с женой пили, все выпили, а закуска осталась. А магазины закрыты, а на работе у Птушко завалялась, если можно так выразиться, бутылка водки. Путь недальний, вахтеры в «Гидропроекте» дружественные, пустят в кабинет.
