/е/
Идеи для Сборника Историй о Концеппере,
27 августа
1. Монро смотрит, как сгорает дом. Или сгорает дом Монро, символизируя разрушение структуры его жизни как юриста по недвижимости, погружение в хаос и дезориентацию и т. д.
2. У Монро гигантский половой орган – обожание женщин лишь заостряет и определяет от противного презрение и ненависть Монро к самому себе.
3. Монро Концеппер приходит к психотерапевту, чтобы обкатать на нем свои идеи. Одна из идей Концеппера: феномен современного тусовочного танца несовместим с застенчивостью и грозит умопомрачительно неприятными ситуациями (очевидный источник: смешанная вечеринка Амхёрст/Маунт-Холиок 1968 года) мало-мальски застенчивому индивиду. Современный тусовочный танец есть попросту извивательство под суггестивную музыку. Он нелепый, глупо выглядит и истязающе постыден для исполнения. Он абсурден, и все-таки танцуют решительно все, и именно тот, кто не хочет делать что-то нелепое, чувствует себя не в своей тарелке, неуютно и застенчиво… словом, нелепо. Прямо по Кафке: человек, который не хочет делать что-то нелепое, есть нелепый человек. (Идея: Кафка на смешанной вечеринке Амхёрст/Маунт-Холиок, имя не упоминается, только инициалы Ф. К., единственный, кто не танцует…) Современный тусовочный танец – зло.
4. У психотерапевта, которого посещает Монро Концеппер, есть передвижное кресло, как у этого идиота Джея. Беспощадно высмеять Джея в историях о Концеппере. Выставить Джея идиотом.
10. 1990
/а/
На краске с правого бока игрушечного красного автомобильчика Линор Бидсман виднеется паутина царапин, потому что у подъездной дорожки к дому Элвина и Кларисы Гишпанов в Кливленд-Хайтс обитает огромный враждебный бурый кустарник, ощетинившийся весьма колючими ветвями. Куст распростерся практически на полдорожки и истово царапает все, что едет или шагает мимо. «Крытч» – вот что слышала Линор, когда колючки скрипели в металлических бороздах на боку ее машины, ну или скорее «кры-ы-ы-ы-ытч», будто ногтями ведут по алюминиевой обшивке, у Линор от такого зуб на зуб не попадал.
Единственная другая сколь-нибудь раздражающая особенность дома Гишпанов – то, что дверная ручка торчит ровно посередине входной двери, а не с правого или левого края, где дверным ручкам вообще-то полагается быть, и что дверь, когда ее открывают, всегда не столько распахивается, сколько как бы падает внутрь. Кроме того, есть еще один не очень существенный факт: дом как-то смешно пахнет внутри, будто на изнанке некоторых ковров в некоторых комнатах растет что-то не совсем то.
Однако в целом это очень милый дом, двухэтажный, кирпичный, с большой навороченной антенной на крыше, дом, в котором живут Элвин Гишпан, Клариса Гишпан, Камношифр Гишпан и Лопатула Гишпан (последнюю назвали в честь Руфи Лопатулы Гишпан, матери Элвина Гишпана).
Элвин Гишпан, вице-президент по рекламе и куратор замеров восприятия продуктов в «Продуктах детского питания Камношифеко», открыл дверь на звонок Линор, проворно отступил в сторону, когда дверь как бы упала внутрь, на него, и пригласил Линор войти, а потом крикнул Кларисе и детям, что Линор пришла. Элвин немедленно предложил Линор джин.
– Нет, спасибо, – сказала Линор. – От джина я кашляю.
Элвин Гишпан был без ума от джина. Линор попросила газировки с лаймом.
– Ты же знаешь, вечером семейный театр, – сказал Элвин спокойно, когда они шли в направлении гостиной.
– Клариса сказала по телефону. Только мне реально надо с ней поговорить. Я типа надеюсь, что заловлю ее в антракте или как-то так.
В гостиной под свисающими мексиканскими ацтекскими ткаными гобеленами, запечатлевшими солнца и богов-птиц с головами под углами, не соответствующими положению шей, Камношифр, пять лет, и Лопатула, четыре, играли в «Желоба и лестницы» с Кларисой, двадцать шесть, которая только якобы играла в «Желоба и лестницы», а на деле смотрела повтор Олимпиады по телевизору, подготавливаясь к семейному театру джином с тоником. Было без четверти восемь.
– Эй, ребята, вот тетя Линор пришла играть с вами в «Желоба и лестницы», – сказала Клариса. Подмигнула Линор.
– Суперически, – сказала Линор.
«Желоба и лестницы» – вероятно, самая садистская настольная игра всех времен и народов. Взрослые ее ненавидят; дети – обожают. Таким образом, по диктату Вселенной взрослый неминуемо будет хитростью вовлечен в игру с ребенком. Ты некоторое число раз бросаешь кости и обязан сделать сколько-то ходов на доске, причем некоторые ходы обязывают тебя карабкаться по лестницам поближе к основанию золотой лестницы наверху доски (карабканье по данной лестнице олицетворяет высший телос
[82] и сама себе награда всей игры). Подъем по лестницам желанен, поскольку экономит время, зигзаги и утомительные ходы на доске, клетка за клеткой. Только есть еще желоба. Некоторые броски костей ведут тебя в клетки, откуда ты падаешь по желобам и, сверкая задницей, кубарем скатываешься вниз, до самого дна доски, где весь процесс начинается заново. Шансов на падение в желоба становится все больше по мере того, как ты карабкаешься по лестницам, забираясь все выше. Долгий и нудный подъем, лестница за лестницей, пока не покажется Конец, обычно сводится на нет резким падением по одному из семи желобов, чьи пасти зевают у основания золотой лестницы наверху. Дети находят внезапное перечеркивание надежд и возвращение к развлекательной доске неимоверно забавным. От этой игры Линор хотелось швырнуть доску в стену.
– Суперически, – сказала Линор.
– Вот газировка, – сказал Элвин.
– Замороженный горошек? – спросила Клариса.
– Спасибо.
– Тебе прямо сюда принести или как?
Лопатула обвинила Камешка в том, что он втихаря передвинул свою фигурку – маленького смеющегося пластмассового Будду-ребенка с дыркой для заточки карандашей в голове, таких пригоршнями раздавали на собраниях акционеров «Камношифеко», – с клетки, откуда неминуемо падение по желобу, на клетку, откуда неминуем подъем по лестнице. Последовала неприятная разборка, в ходе которой Линор съела сколько-то замороженного горошка. Клариса утешила Лопатулу, пока Элвин трудился над частотой кадровой развертки сверхширокоформатного телевизора.
Порядок был восстановлен, кадровая развертка смотрелась неплохо. Элвин потирал руки.
– Ну, как «Пляж-Загар»? – спросила Линор у Кларисы, попивая газировку. Клариса владела и руководила пятью кливлендскими отделениями франшизы солярия «Пляж-Загар». Некогда она приобрела эту франшизу, продав акции «Камношифеко», полученные в качестве подарка на окончание колледжа, что огорчило Линор и Кларисиного отца до невозможности, сначала, но отец успокоился, когда Клариса вышла за Элвина Гишпана, которого Камношифр Бидсман любил и уважал и чей отец тоже положил на «Камношифеко» всю свою жизнь, и все было особенно хорошо сейчас, так что Клариса, которая, само собой, работала, и Элвин, который, так же само собой, работал, договорились, что на день станут вверять детей заботам Нэнси Злокач в доме Бидсманов в Шейкер-Хайтс, той самой Нэнси Злокач, которая работала гувернанткой Линор и Кларисы, когда те были детьми.
