– Бренда, что ты как в воду опущенная?
Бренда хранила молчание.
Мистер Блюмкер помассировал подбородок.
– Средний возраст жильцов в заведении – я провел сегодня исследование по запросу собственников, – средний возраст жильцов в заведении – восемьдесят семь. Восемьдесят семь прожитых лет. Сколько вам лет, миз Бидсман?
– Мне двадцать четыре.
– То есть вы родились в 1966-м. Я родился в 1957-м. Средний жилец заведения родился в 1903-м. Подумайте об этом.
– Ох ты.
– Эти люди, подумайте о мирах, частью которых они были. О мирах. Они буквально прошли от лошадей и двуколок до ракеты на Луне. Одни только технологические перемены, которым они были свидетелями, ошеломительны. Как вообще подступиться к ориентированию в мире, который фундаментально сотрясает такая вереница перемен? Как подступиться к осознанию своего места в системе, когда ты часть региона, поддерживающего с остальным миром столь проблемные отношения, а сам мир в принципе перестал быть статичным и объяснимым, поскольку меняется, радикально и все время?
– В системе?
Мистер Блюмкер посмотрел на свой большой палец.
– Вы когда-нибудь были в Пустыне, миз Бидсман? В Г.О.С.П.О.Д.-е?
– Довольно давно не была, лет десять. Вообще, мы с Линор иногда туда ездили. У нее был «вольво», мы его брали, немного рыбачили на краю, бродили туда-сюда.
– Да. Хотел бы я поехать и бродить туда-сюда.
– Ну, это просто. Вам нужно купить Бродячий Билет на любом входе. Стоит где-то пять долларов. В самых пустынных зонах, конечно, могут быть толпы народа, туда лучше ехать пораньше, чтоб вдоволь набродиться до полудня.
– Мы с Брендой, наверное, скоро съездим. Мне явно требуется… зловещесть. У меня чувство, что и Бренде тоже. Я прав, лепесток сливы? – Блюмкер небрежно похлопал Бренду рукой по подбородку. Бренда стала откидываться назад, на скамейку, мимо Мэри-Энниной руки, врезалась коленками в низ столешницы и резко вернулась в прежнее положение, чуть вибрируя. Линор прищурилась.
– Хм-м-м.
– И еще кое-что, это я, должен сказать совершенно без обиняков, нахожу… забавным, – сказал мистер Блюмкер, пососав из трубочки содержимое кружки, пахшей, решила Линор, тоже твизлером, – хотя мне и претит использовать это слово, кажется, что я хочу кого-то унизить, но это не так. Наши жильцы, люди, которые сейчас очень стары, сделали нашу культуру тем, чем она является. И под культурой я имею в виду культуру страны, не штата Огайо, его культуру я не могу даже притвориться, что понимаю. Особенно женщины, мне кажется. Нам нравится полагать, что сексуальная революция сотворена нашим поколением. Это враки, простите за выражение. Все это изобрели женщины, которые сейчас стары. Все, чем мы так открыто гордимся. Ведь женщины, проживающие в заведениях, были первыми американками, которые коротко стриглись. Первыми, кто начал пить. Курить. Танцевать на людях. Или вспомним выборы? Накопление капитала? Субъектов экономической деятельности? Они – первопроходцы, эти люди в инвалидных колясках с пледом на коленях.
– Слушьте, вы абсолютно уверены, что у Бренды все хорошо? – спросила Линор. – Потому что, ну, я не заметила, чтобы Бренда шевелилась, и до меня сейчас дошло, что в понятие «шевелилась» входит и дыхание, и моргание. Что с Брендой такое?
– Короткая стрижка. Она восторгает меня особенно. Она освободила этих женщин из тюрьмы. Эстетической тюрьмы. Освободила их от тирании культуры ста расчесываний за вечер, которая… имела место.
– То, что она не моргает, меня тревожит, надо вам сказать. А что это у нее на шее, вот тут? На шее Бренды?
– Родимое пятно. Прыщик.
– Это клапан? Чтобы ее надувать! Ну да, вот крышечка. Вы сидите здесь с надувной куклой?
– Не говорите чепухи.
– Вы сидите с надувной куклой! Это даже не человек.
– Бренда, это не смешно, покажи миз Бидсман, что ты человек.
– Боже мой. Да она же весит полкило. Я ее подниму одной рукой. – Линор подняла Бренду в воздух за бедро. Внезапно Бренда выпала из руки Линор, ее голова застряла между скамейкой и рукой Мэри-Энн, она перевернулась вверх ногами. С нее соскользнуло платье.
– Святые угодники, – сказал мистер Блюмкер.
– Одна из этих кукол. Какая гадость. Как вы можете сидеть на людях с анатомически точной куклой?
– Должен признаться, теперь пелена вроде бы полностью спала с моих глаз. Я думал, она просто очень стеснительная. Жительница Среднего Запада с проблемами, в двойственных отношениях…
– Классная кукла, – заметил другой клиент, за локтем миссис Хауэлл.
– Я думаю, мы с Брендой пойдем, – сказал мистер Блюмкер. Он сражался с Брендиными пластиковыми ногами. Бренду заклинило. Линор помогла мистеру Блюмкеру ее тащить. Бренда поддалась, но ее платье зацепилось за ноготь Мэри-Энн, порвалось и упало.
– Капец, – сказала Линор.
– Песец, – сказал клиент за локтем миссис Хауэлл. – Где вы ее приобрели? Они дорогие? – Люди за разными столиками стали оборачиваться. Все успокаивалось.
– Как это мучительно… – пробормотал Блюмкер.
– Сейчас и правда лучше уйти, – сказала Линор.
– Само собой, прекрасно, что мы встретились, я всячески ожидаю известий от вашего отца… – Мистер Блюмкер как мог закутал Бренду в свой спортивный пиджак и зашагал к выходу. Свист, хлопки. Блюмкер перешел на бег и вдруг врезался в бармена, выходившего из-за стойки с подносом сливочных «белых русских»
[76]. Они столкнулись, все зазвенело, и бармен, повалившись на спину, ткнул себе пальцем в глаз, и «белые русские» залили пол, и осколок разбитого «бело-русского» стакана вонзился в Бренду и проткнул ее, и она вылетела из рук мистера Блюмкера и стала со свистом летать по бару, вращаясь, теряя воздух, и наконец вяло, но красиво приземлилась в горшок с пальмой, обняв ногой свою же шею. Мистер Блюмкер выскочил в дверь. Линор принюхалась к его твизлеру. Клиенты смеялись и хлопали в ладоши:
– О-о-о, Гиллиган!
9. 1990
/а/
– Входи. Долго ждала? Сложный день. Я вернулся, не могу даже видеть свой стол, все эти письма. Пенносвист, выйди. Не забудь, Пупика из Крышек и Гоггинса из Банок надо свести здесь одновременно. Я тебя много раз просил. Компания, которая не может согласовать крышки и банки, – плохая компания. Я плохими компаниями не руковожу. Иди уже. Заходи. Хватит прыгать вокруг нее, Пенносвист, потом нашепчетесь и нахихикаетесь. Сейчас мое время. Заходи. За любую часть твоего ожидания по моей вине я извиняюсь, хотя моей вины тут вообще нет. Нравится? Не нравится? Сам поймал. И набил. Мне она так и кажется мокрой. А тебе? Я поймал ее в Канаде. Ездил в Канаду, с Гербером. Порыбачили маленько. Маленько порыбачили с Гербером в Канаде. Загорел, естественный загар, так и передай сестре. Не здесь, сюда, ближе. Какой ужасный тут сегодня свет. Почему Пенносвист не может найти мне кабинет, свет в котором не зависит от окна, я не понимаю. Тут я хоть могу тебя разглядеть. Ты правда серая, или это свет такой? Вообще мне нравится дождь на окне, я люблю выглядывать в окно, когда есть время, которого, конечно, вечно нет. Озеро в дождь ничего так. Дождь его очищает. Капли, бьющие по стеклу… Тебе нравится? Нет? Да? Ну, к делу. Камношифр отбыл в Амхёрст нормально, я полагаю. Сколько прошло, три недели? Ты за три недели не нашла час времени? Я знаю, что́ ты сейчас скажешь, но с Канадой все вышло внезапно. Внезапно объявился Гербер с идеей. Такое нельзя планировать, иначе покажется, что у нас картельный сговор или около того. У тебя, с другой стороны, что, нет свободного времени? А это разве не один неопределенно длинный промежуток свободного времени? Как твоя работа? Сколько у тебя денег? У тебя есть деньги? Если ты ничего не говоришь, я машинально считаю, что деньги у тебя есть. Появились мысли насчет проблемы, которые мы долго обсуждали в прошлый раз, когда виделись? Нет? Не появились? Ноль планов, как раньше? У тебя, окончившей Оберлин с отличием? Самой высокообразованной секретарши и телефонистки в истории Кливленда? И эта фирма. С нетерпением жду появления первой книги этой фирмы. Что, эта фирма издала уже хоть одну книгу? «Норслан»? Это не книга, это реклама. Да, производство есть производство, мне ли не знать. Все еще четыре по десять? Все еще целых четыре жирных доллара за час? И долго еще? Нет. Совершенно естественно хотеть пожить сколько-то, не учась, без нормальной работы и каких-либо обязанностей, я даже не скажу «без мужа», у меня очки треснут, но – долго еще? Это разумный вопрос. За ним идет разумный вывод. Подожди. Подожди. Любить родственницу за пределами нуклеарной семьи – хорошо. Привязываться к ней… прости, привязываться – хорошо. Но подражать этой родственнице… во всех аспектах… не хорошо. Пытаться быть этой родственницей – неестественно. То есть плохо. Нечестно? Неправда? Тогда, скажи, зачем сознательно провоцировать сравнения, обвинения? Уместный ли это вопрос? Зачем эта прическа, ты же знаешь, как я ее ненавижу? Древние платья? В чем функция этой вот обуви? Да, функция. Я знаю. Одну секунду. Бесцельность после намеренно блестящей учебы в колледже. Бабуля Линор бросает своего ребенка, моего отца, твоего дедушку, на школу Шейкер-Хайтс и улетает в Англию. Англия. Да, я знаю, что такое «функция», в конце концов. Да. Безответственность. Твой отказ, а, идти в школу; твой отказ, бэ, применить свой дорогущий диплом в вознаграждаемых целях. Даже твой отказ жить дома. Нет, вовсе нет, конечно, куда без понимания, но просто попробуй осознать, что там, откуда гляжу я, есть еще замешательство и печаль. А в дневное время… прости меня… в дневное время в этом огромном доме никого, кроме меня и мисс Злокач. Что за взгляд? Во мне от такого взгляда все клокочет, я уже не снизойду до отрицания. Дочь своей матери. Бесцельность. Бессмысленная работа, набирать номера и соединять других людей. Все еще никаких романтических отношений? Нет? Нет, это не подчеркивает важную разницу. Но бесцельность и безответственность со временем принимают новые формы. Кроме того, есть мистер Кипуч. Нет, даже не начинай отрицать, что у вас отношения, что они масштабные. Ясно. Не имеет никакого смысла это обсуждать, да? Ну тогда что, Линор. Верно. Что до проблемы, которая, я сильно подозреваю, по понятным причинам тебя сюда привела, просто позволь сказать, что всё по большей части под контролем и исчерпывающе объяснимо. С Гербером – так вышло. С Гербером просто совпало. Шмоун и правда звонил Блюмфилду. Блюмкеру. По моему распоряжению. Да. Нисколько. То, что ты не понимала, что происходит, вышло абсолютно случайно. Картина в целом, все такое. Я-то полагал, что Бабуля, не говоря, весьма вероятно, о Пенносвисте, тщательно тебя информировала все это время. Происходит то, что какое-то время назад Бабуля Линор вызвала меня в свою теплицу для обсуждения проекта. Некоего проекта. Бизнес-проекта. Да подожди ты. У нее были концепции, она хотела обкатать их на мне. Обкатала, я был заинтригован. Я позвал одного работника, исследователя, химика – сын Обстата? Нил Обстат-младший? Я знаю, вы вместе учились в Шейкер-Хайтс. У змееныша, думаю, до сих пор в бумажнике твоя фотография. В общем, он тоже был заинтригован. Подруга Бабули Линор, эта – Иньгст? Ее муж когда-то провел исследование. Шишковидное исследование. Шишковидная железа? Нет? Такая маленькая круглая железа в основании мозга? «Шишка» плюс «видная». Помнишь, Декарт думал, что там сознание встречается с телом, давным-давно, мол, это точка посередке, в ней гидравлика тела уравновешена и функционирует согласно?.. Да. Уверен, тебя не могли этому не учить. У Иньгста были теории, некоторые теории, не оставлявшие Бабулю Линор полностью равнодушной по предсказуемо эгоистичным мотивам. Была предложена взаимовыгодная сделка.
