Когда камень позднее украден ночью из спальни девушки, кража становится символом насилия, ассоциирующимся с насилием в Индии. Дворецкий, мистер Беттеридж, формулирует то потрясение, которое переживают «здравомыслящие» англичане: «В наш тихий английский дом внезапно вторгается дьявольский индийский алмаз, он приносит с собой интриги живых негодяев и вызывает мщение мертвеца… Слыханное ли дело в XIX веке, в эпоху прогресса, в стране, наслаждающейся благословенной британской конституцией?» В конце романа камень возвращается на свое законное место в городе Сомнатхе.
Коллинз не только описывает горе индусов, вызванное утратой реликвии, он привлекает внимание и к тяжелому положению низших классов. Одна бедная девушка говорит: «Ха, мистер Беттеридж, недалек тот день, когда бедные восстанут против богатых. Молю Небеса, чтобы они начали с него». Сам Беттеридж размышляет о разнице между возвышенной и низменной жизнью: «Нужда, которая щадит лучших людей, не имеет жалости к нам». Коллинз всегда отдавал себе отчет в существовании теневой стороны викторианской цивилизации, и во многих его романах так или иначе он привлекает внимание к бедным и отверженным.
Коллинз с трепетом ждал отклика. Позднее он писал: «Я ждал реакции публики с нетерпением и тревогой, которых никогда прежде не испытывал». Он верил, что «Лунный камень» — лучший его роман, который должен стать «популярнее» любой из его книг, написанных после «Женщины в белом». И это мнение оказалось верным. Уильям Тинсли отметил, что на Веллингтон-стрит разыгрывались сцены, без сомнения, тешившие сердца автора и издателей. Особенно когда серия выпусков подходила к концу, в дни выхода очередного номера перед зданием редакции собирались толпы взволнованных читателей, спешивших приобрести экземпляры. Даже разносчики и мальчишки-продавцы интересовались историей, они читали прямо на углу, порой с грузом товара за спиной.
Делали ставки на то, как и где будет найден алмаз. Ничего подобного не происходило со времен публикации «Женщины в белом». Первое издание романа в полторы тысячи экземпляров было вскоре полностью распродано, второе состояло из пятисот экземпляров. Семнадцатилетний Роберт Льюис Стивенсон написал матери: «“Лунный камень” ужасно интересен, разве это не лучший детектив?» Несмотря на первоначальный энтузиазм в отношении книги, Диккенс недолго ею восхищался. «Совершенно согласен с тобой насчет “Лунного камня”, - писал он У. X. Уиллзу. — Конструкция невыносимо утомительная, в романе есть некая настырность, которая настраивает читателей враждебно». Однако недовольство не помешало ему заимствовать одну из сюжетных схем в своей «Тайне Эдвина Друда».
Рецензенты энтузиазма не проявляли. Хвалили только изобретательность построения. Один современный критик заметил, что «ни одно открытое окно, запертая дверь, разбитый нос не появляется тут случайно, так, чтобы это не было как-то связано с финалом книги». Однако некоторые рецензенты считали, что ничего, кроме изобретательности, в романе нет. Критик из Pall Mall Gazette писал, что «по части раздвижных панелей, дверей-ловушек и фальшивых бород мистер Коллинз не менее ловок, чем любой, кто пытается “жарить блины в шляпе”
». Рецензенты довольно справедливо указывали, что Коллинз не умеет создавать «характеры» в привычном смысле слова. Например, его персонажи не брызжут энергией и живостью, свойственными даже второстепенным героям Диккенса. Они действуют, словно находятся на невидимой театральной сцене, каждый из них — собрание ярких черт или репертуар приемов, не более. Они не слишком реальны, они не живут и не растут в общении с другими. И все же они идеально подходят для романа, который пишет Коллинз. Не стоит ожидать от писателя, что он будет сочинять вопреки своему природному дару.
Считалось, что «детективный элемент» лишает этот роман права относиться к произведениям искусства, хотя на самом деле он прокладывал путь целому новому направлению в английской литературе. В этом жанре работали и раньше, но все прежние примеры меркнут на фоне мощи и яркости «Лунного камня». С момента публикации в 1868 году этот роман Коллинза никогда не прекращали переиздавать.
14. Сердечная перемена
К концу мучительных трудов над «Лунным камнем» Коллинз стал планировать поездку в Швейцарию в компании Фредерика Леманна. Коллинз остановился у него в июле 1868 года в Хайгейте, и они решили вместе ехать в Сент-Мориц. «Я должен уехать», — заявил Коллинз. Итак, они отправились пароходом в Антверпен в начале августа, и в Сент-Морице Коллинз восхищался чарующим пейзажем, его бодрил горный воздух, ему казалось, что он буквально чувствует дыхание ледников и запах сосновых лесов. Затем он посетил Баден-Баден и вернулся домой в начале сентября.
Однако дома было не как прежде, поскольку появление в его жизни Марты Радд спровоцировало новые осложнения. В какой-то момент в том же году Кэролайн Грейвз покинула Глостер-плейс и 29 октября вышла замуж за Джозефа Чарльза Клоу, венчание состоялось в приходской церкви района Мэрилебоун. Можно предположить, что появление на Болсовер-стрит Марты Радд и отказ Коллинза жениться толкнул Кэролайн на поиски иного союза.
В день ее свадьбы Диккенс написал свояченице: «Как всем известно, это матримониальное представление может быть ложью со стороны этой женщины в попытке женить его на себе». Таким образом, можно, по крайней мере, допустить, что Коллинз находился под сильным давлением. Для Кэролайн Грейвз вполне разумно было искать официального и общественно приемлемого статуса замужней дамы. Не исключено, что расставание было не слишком дружественным, но обе стороны на него согласились. Коллинз присутствовал на церемонии, а одним из свидетелей был Фрэнк Берд. Завещание матери укрепило финансовую безопасность Коллинза, и он даже смог выделить Кэролайн деньги.
Про самого Клоу известно крайне мало. В брачном сертификате он назвал себя «джентльменом». Ему было двадцать семь лет, его отец занимался винокурней, другой родственник торговал элем, так что, вероятно, и сам Клоу участвовал в торговле алкоголем. Неизвестно, где жили новобрачные. Может быть, они переехали в дом его родителей на Авеню-роуд с видом на Риджентс-парк. Кэрри Грейвз осталась с Коллинзом на Глостер-плейс, как и свекровь Кэролайн, Фрэнсис Клоу. Кэрри только что окончила школу и следующие десять лет была личным секретарем и компаньонкой Коллинза, пока сама не вышла замуж. Но впереди ждали и другие перемены. К концу осени того же года Марта Радд уже знала, что ждет первого ребенка от Коллинза.
Весной 1869 года он говорил об атакующих его «тревогах» и «неприятностях». Нет сомнения, его беспокоили домашние дела, он всегда подчеркивал, что самые тревожные и удручающие состояния связаны с расстройством «дома». Могло ли его тревожить неминуемое рождение незаконного ребенка? Мог ли он допускать мысль исправить это положение, женившись на Марте?
Но тревоги могли быть связаны отчасти и с ухудшением здоровья. Он начал новый курс лечения подагры, не доверяясь исключительно лаудануму; в это время он как-то сказал сестре Фредерика Леманна, что «вечерами, часов в десять, его тело пронзает острый шприц, вводящий под кожу морфий». Была надежда постепенно снизить дозу, а потом и совсем отказаться от опиума, однако это лечение не дало ожидаемого результата. В течение следующего месяца он мучился от ужасных болей и мог писать, лишь перекладывая перо из левой руки в правую.
