Но именно здесь миссис Коллинз вступила в новую и весьма яркую фазу своей жизни, она стала оживленной и общительной, вернув часть юношеской веселости. Она развлекала друзей своих сыновей из художественных и литературных кругов, приобретая репутацию хозяйки салона. Сами сыновья горячо одобряли и поддерживали ее в этом, Чарльз обращался к ней в письмах «моя дорогая», а ее смерть стала причиной самого большого горя в жизни Уилки Коллинза.
«Воспоминания о жизни Уильяма Коллинза» были опубликованы издательством «Лонгман» в ноябре 1848 года в двух томах, с посвящением сэру Роберту Пилу, одному из патронов покойного художника. Сын воздал должное отцу. Коллинз признавался, что в ходе этой работы оттачивал многотрудное искусство композиции и развивал инстинктивный дар рассказчика. Тираж книги составлял семьсот пятьдесят экземпляров, и через шесть недель после публикации более половины было продано. Хэрриет Коллинз, без сомнения, была счастлива, она испытывала облегчение, когда издание принесло небольшую прибыль. Это занимательное и интересное повествование с почти незаметным налетом педантизма в деталях. Но для молодого человека двадцати четырех лет переработка огромного числа дневников, писем и создание биографических комментариев с целью создать предельно объективный портрет отца стало колоссальным достижением. Уилки Коллинз старался не вторгаться в отцовские рассказы, добавляя по большей части лишь страстные описания его картин; он и вправду «видел», слова сэра Дэвида Уилки на крестинах будущего писателя оказались пророческими.
Отзывы на книгу были отличными, что еще больше укрепило автора в правильном выборе призвания. Observer отмечал: «За последние полстолетия не было лучшей работы, посвященной искусству и художникам». Невозможно вообразить более удачного дебюта для профессионального романиста. На титульной странице автор поставил имя «У. Уилки Коллинз», служившее знаком независимости: он больше не был Уильямом, как его отец и дед. «Мне предназначено было стать автором, и я стал автором в 1848 году», — написал он.
Следующим летом домашняя жизнь Коллинзов пришла в смятение из-за увлечения любительским театром. Такие постановки составляли одно из главных развлечений Викторианской эпохи. Единственное, что могло отвлечь публику от этого модного занятия, — игра на пианино или в карты, но главным, ради чего компания собиралась, были яркие и зачастую дорогостоящие спектакли: выбирали любые театральные жанры и гости могли наслаждаться зрелищем в комфортной обстановке, без неудобств, связанных с присутствием «низкой» публики. Для организации настоящих сценических подмостков, обеспечения костюмами и реквизитом требовались немалые усилия. Коллинз явно наслаждался переодеваниями; несколькими месяцами ранее он посещал бал-маскарад и ради этого сбрил бакенбарды, надел парик, бриджи и расшитый камзол длиной до талии, выступая в роли французского повесы XVIII века.
Для самодеятельной постановки выбрал комедию Оливера Голдсмита «Добродушный человек» также из жизни XVIII века. Ее разыграли в «Задней гостиной Королевского театра» на площади Блэндфорд, а четырнадцать лет спустя Коллинз с ностальгией вспоминал об этом представлении и удовольствии от его подготовки — он был актером и продюсером, он даже написал стихотворный пролог в стиле XVIII века. В постановке участвовал и Нед Уорд, друг Чарльза Коллинза из художественных кругов. Потом они поставили «Соперников» Шеридана — в той же самой «Задней гостиной».
Среди актеров в комедии Голдсмита была и Генриетта Уорд, которая вспоминала: «Однажды, накануне премьеры, исполнительница главной роли сказала Уилки, что отказывается играть, если не заменят актера на главной мужской роли. Она объясняла это тем, что он “отвратителен”». После чего исполнитель главной роли сам отказался от участия, заявляя, что его партнерша просто «чудовище». Кажется, Коллинз использует это, описывая репетиции домашнего театра в романе 1862 года «Без права на наследство». «Домашний спектакль! — закричала Магдален… — Они будут ставить “Соперников”, папа! “Соперников” этого, знаменитого, как его там… и они хотят, чтобы я играла там роль!»; это решение стало прелюдией к тому, что «в процессе подготовки спектакля ломали мебель, портили стены, а дом наполняли странные звуки: пронзительные возгласы, хлопанье дверей, топот шагов, беготня по лестницам и коридорам».
В романе у актеров периодически случается истерика, или они заболевают в самый неподходящий момент, или отказываются от предложенной им роли. «Тишина, джентльмены, прошу вас, — упрекнул их режиссер. — Громко говорить надо на сцене, а не в зале. Стоп. Склоните голову. Пауза. Дерзко взгляните на публику». А во время самого спектакля «раскалывается перегретое стекло лампы, возникают трудности с раскрытием занавеса». И все же Уилки Коллинз явно любил всю эту суматоху. Эпизоды романа предвосхищают и его театральные проекты более позднего времени.
В постановке «Добродушного человека» участвовали двое молодых актеров, вскоре снискавших настоящую славу. Уильям Пауэлл Фрайт и Джон Эверетт Милле, как и Чарльз Коллинз, были связаны с Королевской академией и через него познакомились с семьей Коллинз. Годом ранее Милле уже стал основателем «Братства прерафаэлитов» в родительском доме на Гауэр-стрит, и его собратья по цеху не раз получали приглашения на Блэнд форд-сквер. Хэрриет привлекала всеобщее внимание, «Джек» Милле неоднократно в шутку просил ее «назначить день свадьбы», она много лет дружила с известным художником-прерафаэлитом Холманом Хантом.
Можно представить рядом с Уилки Коллинзом круг талантливых и весьма рано созревших молодых художников. Он не всегда принимал их работы, но, без сомнения, высоко ценил их общество. На протяжении всей жизни его окружали художники. Его самого как-то раз по ошибке даже приняли за участника «Братства прерафаэлитов», а в 1850 году Милле написал его портрет. Молодой Коллинз изображен в задумчивом, даже возвышенном настроении, маленькие кисти рук соприкасаются кончиками пальцев, словно передавая сосредоточенность на каком-то сложном предмете, большие серые глаза частично скрыты очками, губы слегка надуты, он щеголяет двумя кольцами, крупным зажимом для рубашки и цепочкой часов.
Позднее Коллинз обещал редактору журнала, что «напишет нечто забавное… о школе прерафаэлитов», но так никогда этого не сделал. Однако можно найти мягкую насмешку над ними в словесном портрете молодого художника Валентайна Блайта из романа «Игра в прятки». Коллинз возвращается к образам и идеям прерафаэлитов и в позднейшем романе «Черная ряса»: «Каждая мельчайшая веточка, каждый ее отросток, добросовестно выписаны — и результат похож на цветную фотографию. Вы не смотрите на пейзаж как на ряд отдельных частей; вы не разглядываете каждую веточку на дереве; вы видите целое в Природе, и вы хотите увидеть целое на картине».
Надо сказать, Уилки Коллинз добился определенного успеха в живописи. На летней выставке Королевской академии 1849 года в Восьмиугольном зале экспонировалась его картина «Приют контрабандистов», она была расположена почти под потолком, и это невыгодное положение могло стать причиной, почему она так и не нашла покупателя. Коллинз забрал ее домой, годы спустя она висела у него в столовой. Заметив внимание к ней гораздо более успешного художника, Уильяма Холмана Ханта, Уилки спросил о его впечатлении и услышал: «Этим произведением можно восхищаться. Оно исполнено блестящим художником Уилки Коллинзом и могло бы поставить его во главе пейзажистов, если бы он не забросил профессию ради других занятий».
