– В твоих мыслях только Россия! Работа, служба… На меня у тебя времени нет! – она тихо всхлипнула.
– Да что с тобой такое происходит, Маша? Почему ты так несчастна? Мне больно смотреть на тебя, – я обнял рыдающую жену свою.
– Я не нужна тебе, – шептала она. – Ты мне всё запрещаешь. Балы, ребёнка усыновить…
Тогда я отстранился от нее.
– Так, ты своими слезами хочешь меня разжалобить. Не думай, что сможешь управлять мною! – гневно вскричал я. – Твоя любовь эгоистична, ты думаешь только о себе и любишь одну себя…
Я тотчас пожалел о своих словах, но сказанного – не воротишь назад. Маша побледнела:
– Стало быть, ты мной недоволен. Я эгоистка… Я не подхожу тебе. Так, найди себе кого-нибудь получше. А, может, уже нашёл?
Слёзы застыли в её глазах, она всхлипнула и заревела. Напрасно я пытался утешить её – она не хотела слушать меня и выбежала из спальни. Целую неделю после этой ссоры мы не разговаривали и не спали вместе…
Я попросил у неё прощения, и, в конце концов, мы помирились, но прошло немного времени, и теперь она докучала мне своей ревностью. Это стало её навязчивой идеей.
– Вокруг тебя столько женщин вертится! – говорила она. – Ты набрал себе девиц, бывших студенток Академии, у которых преподавал… Каждая из них – без ума от тебя!
– Маша, никто мне не нужен кроме тебя, – вздохнул я. – Но если ты меня дальше будешь изводить своей ревностью…
– Что тогда? – с вызовом бросила она.
– Кстати, а кто танцевал с французским послом на балу?
– Один раз я вышла в свет. И ты меня этим решил попрекнуть… Ты совсем меня не любишь!
– Нет, с тобой невозможно разговаривать, – вспылил я.
– Тогда поезжай к своим бабам! – прокричала она. И я поехал. Но не к «бабам», а на подмосковную дачу, где меня ждали мои друзья по «избранной раде».
Потом мы, разгорячённые паром, сидели в предбаннике, пили пиво с копчёной рыбкой и разговаривали… о женщинах.
– Я всё больше убеждаюсь, что два качества определяют поведение любой женщины: чувство уязвимости, которое заставляет женщину искать защиты – стремиться к замужеству или углубляться в веру, – и материнский инстинкт, который обусловливает её образ мысли и желания. Но, даже будучи матерью, женщина любит лишь себя одну, а в ребёнке видит своё отражение и любуется им. А она мне… и ребёнка-то не может подарить, но ведёт себя так, будто на седьмом месяце беременности! Не проходит и дня без ругани и ссор. И всё-то ей не нравится… На пустом месте сцены устраивает! – жаловался я на жену свою.
– Нет дыма без огня, Андрей. Быть может, она подаёт тебе знаки о том, что… – Миша остановился, пытаясь найти слова помягче.
– Хочешь сказать, у нас семейные проблемы, – договорил я за него и покачал головой. – Но она знала, за кого выходит замуж…
– Да ладно, все бабы одинаковые, – усмехнулся Алексеев. – Им бы только властвовать, а, если у бабы не получается прибрать к рукам мужика, она сделает всё, чтобы испортить ему жизнь…
– Молчи ты! – осадил его Миша. – Что-то до сих пор ты живёшь со своей женой.
– Мучаюсь и терплю, – парировал с улыбкой на губах Алексеев.
Я недоумённо скривил губы:
– И развестись-то теперь непросто, особенно мне…
– Разве не ты настаивал на новом порядке заключения брака? – заметил Миша. – Религиозный обряд и государственная регистрация.
– Да, настаивал, – вздохнул я, – чтобы укрепить семью.
– Неужели ты решился на развод с ней? – помрачнел Миша.
– Церковь, конечно, разводы не поощряет, но и не запрещает! Впрочем. Я никогда не забуду, как она в окровавленном платье обращалась к народу с призывом о помощи… Это поступок, заслуживающий уважения!
– Андрей, мой тебе совет – не спеши, – сказал Князев. – Поговори с ней. Иногда полезно идти на уступки. Она очень переживает, что у вас нет детей. Позволь ей усыновить ребёнка. Она сможет отвлечься от своих навязчивых мыслей и посвятить себя его воспитанию…
Я гневно блеснул глазами:
– Миша, а откуда тебе известно об этом? Стало быть, ты с ней общаешься… за моей спиной.
– Андрей, мы просто однажды разговорились… Вот и всё!
– Всё? Ну, хорошо, допустим… Но почему я должен брать чужого ребёнка? Мне и одного Дениса хватает! Кстати, как он работает?
– Твой сын… – Алексеев замялся. – Как бы это помягче выразиться. Словом, он тунеядец фирменный!
– Что, всё так плохо?
– Жалуются на него. Он прогуливает… Впрочем, спроси у него.
– Спрошу, если увижу, – я нахмурился. – А Маша… Ох, уж эти женщины! Терпение им не свойственно от природы! Миша, вы были в похожей ситуации, скажи, Алёна вела себя так?
– Андрей, в семейной жизни бывает всякое. С женщиной плохо, но без неё ещё хуже! Если не она, то хотя бы ты наберись терпения…
– Нет, всё-таки думаю, Алёна тебе истерики без причины не закатывала! А я, наверное, совершил ошибку… Не надо было жениться!
– Маша – замечательная женщина, – возразил Князев, – но ей просто некому дарить свою любовь…
– Спасибо на добром слове, знаток женской души, – я скривил губы в усмешке. – Стало быть, я виноват во всём.
– Я не говорил этого! – возмутился Миша. – Но, думаю, дело не в ней, а в тебе.
– О чём это ты?
– Ты просто не можешь забыть свою первую любовь…
Алексеев изменился в лице; он вспомнил, как я когда-то разбил ему нос при одном упоминании об этой девушке.
– Гриша её знал, ты – нет… И как ты можешь говорить о ней? – пробормотал я. – Она была необыкновенной. Ангел во плоти. Таких, как она, просто нет! Впрочем, мы с вами говорим о пустяках, а дела государства совсем забросили…
Обстановка во дворце накалялась день ото дня. Казалось, Маша сходит с ума. Её ревность разрослась, будто чёрное ветвистое дерево, которое упёрлось кроной в небо и глубоко пустило корни в землю! Перед сном она докучала мне расспросами, и всякий раз находила повод для ссоры. Я делал вид, что сплю, а она лила слёзы в подушку…
Однажды настал конец моему терпению. Я шел по коридору и вспоминал её слова: «Ты меня не любишь. Я помню – ты говорил, что я – эгоистка. Ты избегаешь меня. Я надоела тебе – ты это хотел сказать? Я знаю, ты мне изменяешь…»
– Она говорит будто помешанная, а в глазах её – нездоровый блеск… Может, стоит показать её врачу?
Я подошёл к спальне, но не решился войти и долго гулял по залам дворца. Ноги занесли меня в Теремной дворец, где жили фрейлины Её Величества…
Горел свет. Дверь была приоткрыта, и я, не думая, вошёл в комнату, где перед зеркалом в шёлковой ночной сорочке сидела Екатерина Ермолова. Однажды я подслушал её мысли, проникнутые завистью к Маше, и её присутствие во дворце мне было неприятно.
