– Андрей Михайлович, я не люблю ловить людей на лжи. Поверьте, это не доставляет мне никакого удовольствия.
Он тоже остановился и теперь смотрел на Ксению с искренним удивлением.
– Я не лгу. Мне совершенно это не нужно. Что именно в моих словах кажется вам неправдой?
– Мила заметила вашу жену в прошлую пятницу возле вашего дома. Более того, она видела ее разговаривающей с Викой Угловской.
– Что-о-о-о? Господи, что за чушь? Линн приехала вчера. По крайней мере, о ее более раннем визите мне ничего не известно, я ее не видел, и в моем доме она точно не останавливалась.
Они стояли друг напротив друга и почти орали. Интересно, куда это успели подеваться ее хорошие манеры, если она позволяет себе кричать на постороннего человека? Что сказала бы мама!
– Откуда ваша дочь могла знать, что видит именно Линн, если она с ней не знакома?
– Она вчера рассказала мне, что столкнулась с очень красивой, но, простите, неприятной и высокомерной женщиной у торговых рядов рядом с Успенским храмом. Та отвратительно себя вела по отношению к старушке, торгующей вязаными варежками и носками. По ее описанию я узнала вашу жену. А потом Мила сказала, что видела ее в прошлую пятницу, накануне моего приезда, когда торопилась на последний свой урок с Викой. Девушка пришла чуть раньше назначенного времени и разговаривала с вашей женой. И было это у вашего дома. Да, она еще сказала, что ваша жена приехала на машине – черном BMW.
– Это более чем странно, – медленно сказал ее спутник. – Но я обязательно с этим разберусь. Хорошо, что вы мне об этом рассказали. Что вы встали, Ксения? Пойдемте. Я гарантирую, что завтрак в моем доме не чреват никакими неприятностями.
– Тогда я забегу, чтобы оставить Милке записку. Я уверена, что она еще спит без задних ног, но волновать без нужды не хочу. Ну и захвачу что-нибудь вкусное. Не люблю чувствовать себя нахлебницей. Я обещала дочери испечь пироги, да и вам тоже, но сегодня уже навряд ли успею. И еще, Андрей Михайлович, вы же мне расскажете про вашу работу? Мне ужасно интересно.
– Расскажу, – пообещал он, – то, что смогу, конечно. Но поверьте, что ничего особенно захватывающего в этом не было. Просто жизнь. Я действительно занимался сбором и анализом данных, в том числе финансовых. Это довольно скучно, если разобраться. Никаких погонь, перестрелок, ампул с ядом и всего того, чем славятся шпионские книги и фильмы.
– И все же. Я никогда не видела ни одного разведчика. Тем более не стояла с ним лицом к лицу. Красивому лицу, надо признать.
– У разведчиков разные лица, – засмеялся Погодин. – И не имеет никакого значения, мужские они или женские, красивые или нет. Есть стереотип, что при подборе на работу принято исходить из того, что человека с яркими внешними данными брать не стоит. Таких запоминают. Но иногда внешняя привлекательность позволяет быстрее расположить к себе людей. Впрочем, значение для этой работы все-таки имеют совсем другие качества.
– Выдержка, смелость и храбрость?
– Нет, не в первую очередь, – он снова засмеялся. – Скорее интуиция, понимание человеческих характеров, умение запоминать большой объем информации, а главное – логика и аналитические способности. Работа разведчика складывается из многих элементов. Это только Джеймс Бонд обезвреживал бомбы голыми руками и стрелял с двух рук. В жизни так не бывает. Это монотонный, не всегда интересный, скрупулезный труд по сбору крох информации, которая, складываясь в картинку отдельными пазлами, позволяет понять, что именно происходит, и принять правильное решение. Все.
– То есть стрелять вы не умеете?
– Почему? Умею. Мы с Линн проходили самую разнообразную подготовку, в том числе и по стрельбе. Но, к счастью, это умение мне ни разу не пригодилось.
– Каково это – вжиться в роль иностранца и годами жить чужой жизнью? Получается, что вы даже родных не видели все эти годы?
– Это было самым сложным – фактически добровольно отказаться от своей семьи. Мне было проще, потому что родители уехали на Север, на заработки, когда я был совсем маленьким, меня вырастила бабушка. Ее звали Глафира Сергеевна, и она работала учительницей русского языка и литературы в местной школе. Когда я уехал, то по молодости лет не очень понимал, что вряд ли еще когда-нибудь ее увижу. Она умерла лет через пять. Мы тогда с Линн уже отработали нашу легенду по внедрению, окончили Сорбонну и «вернулись» в Канаду, собираясь второй раз сыграть свадьбу. Мне сообщили, что бабушка умерла, когда ее уже похоронили. Разумеется, я не мог все бросить и приехать. Поэтому побывал на ее могиле только сейчас. По большому счету, я и приехал в Малодвинск, чтобы вернуть этот долг. А родители… Я привык, что их нет рядом. Мы продолжали переписываться, как делали это почти всю мою жизнь. Они были уверены, что я работаю по выгодному контракту в Африке, и совершенно не стремились меня видеть. Сейчас их уже тоже нет в живых. Линн пришлось тяжелее, она росла в очень дружной семье, конечно, когда все открылось, они были в шоке. И сейчас, когда она снова уезжает, думаю, это станет для них достаточно болезненным ударом. Хотя, разумеется, мы их финансово не бросали, и дальше я их тоже не оставлю.
Спрашивать было страшно, потому что меньше всего на свете Ксения хотела причинить Андрею Погодину боль.
– А дети? Они ведь тоже ничего не знали?
– Разумеется, нет. Они родились в Канаде с разницей в два года, их родной язык английский, они в совершенстве владеют французским, но на русском не знают ни слова. Им даже в голову не приходило, что у нашей семьи могут быть русские корни. И, конечно, мой арест стал для них шоком. За мной еще и пришли в разгар празднования дня рождения Роба. Это наш старший сын. Не самый лучший подарок на двадцатилетие – смотреть, как твоего отца выводят из дома в наручниках. Надо признать, что Линн пришлось нелегко, ведь это она осталась им все объяснять. Почему мы в молодости сделали такой выбор, почему приняли решение жить такой жизнью. Конечно, понадобилось время, чтобы они как-то осмыслили услышанное, но у нас всегда были близкие отношения с детьми, поэтому они поняли и приняли нашу позицию. Точнее, смирились с ней.
– Но с вами в Россию не поехали, – горько сказала Ксения.
Ей было ужасно грустно слушать историю крушения семейного счастья. Впрочем, много ли семей могут похвастаться тем, что пронесли его через всю жизнь? К примеру, у нее тоже не получилось. Вот только Мила была с ней, рядом, и это оправдывало все остальное. Пожалуй, Ксения очень хорошо понимала чувства Линн Тайлер, то есть Алины Погодиной.
– Они уже взрослые. У них собственная жизнь. Свой менталитет, сложившийся в определенных условиях. Они не обвиняют ни в чем меня, но хотят принимать решения самостоятельно и не иметь ничего общего с той профессией, которую я выбрал. Они остались, и теперь Линн собирается вернуться к детям. Вы ведь не можете ее осуждать, Ксения. Вы и сами сделали то же самое – уехали из своего дома, сломали привычный уклад жизни, поселились в маленькой квартирке на краю света, и все это только потому, что вы не захотели оставлять вашу дочь в беде.
