– То, что строительством аэропорта покойный Николай Петрович действительно интересовался, я могу засвидетельствовать, – сказал Погодин. – У него в истории поисковых запросов в телефоне сайт, посвященный будущему объекту. Валевский в самом деле искал любую информацию о строительстве и, видимо, не найдя ее в открытом доступе, обратился за помощью к Соболеву, понятия не имея, что тот втянет в кражу его воспитанницу.
– Что-то очень запутанно все в этой истории, – с сомнением покачал головой Васин.
Погодин промолчал. На самом деле загадка, за которую он взялся, была еще сложнее, чем казалось бизнесмену. Васин не знал ни о куске бронзы, который много лет искал Валевский, ни о пропавшей иконе Богоматери Одигитрии, ставшей навязчивой идеей для Александра Соболева. Вот только понять бы еще, при чем здесь будущий аэропорт.
Распрощавшись с Васиным, Андрей, не задерживаясь, покинул гостиницу, дошел до небольшого магазинчика, где привык покупать продукты, потому что они всегда были здесь свежими, как следует запасся провизией, чтобы не думать об этом хотя бы ближайшие три дня, и, нагруженный пакетами, отправился домой.
По дороге ему снова захотелось есть, поэтому, придя домой, наделав бутербродов и заварив свежего чаю, он с удобством расположился за кухонным столом. Взял лист бумаги и, прикусывая от вкуснейшего бутерброда и прихлебывая горячий чай с молоком, начал рисовать только ему одному понятные квадратики, кружки и стрелочки, пытаясь привести все известные ему факты хоть в какое-то подобие системы. Та не выстраивалась, настырно рассыпаясь на куски.
От работы его отвлек телефонный звонок. Линн. Что ж, раз эффект неожиданности не сработал, сейчас она будет брать его измором. Предсказуемо. И неинтересно.
– Да, Алина, – сказал он, зная, что взбесит ее, используя русский вариант имени.
– Тебе так нравится меня злить? – услышал он в ответ довольно нервный голос и усмехнулся. Один – ноль. – Ты почему ко мне не поднялся, Погодин? Что это за цирк с передачей договора через посыльного?
– Я не поднялся, потому что не хотел подниматься. – В некоторых случаях сказать правду было гораздо эффективнее, чем врать. – Алина, я внес правки, и если твой юрист успеет, то завтра буду готов подписать наш бракоразводный договор. К назначенному времени я могу подойти в гостиницу. Встретимся в ресторане. Договорились?
– Погодин, ты что, меня боишься? – с подозрением спросил голос в трубке. – С каких это пор ты стараешься не оставаться со мной наедине? Думаешь, что не сможешь устоять и потом сохранить лицо? Это же для тебя всегда было важным – сохранить лицо.
– Алин, все гораздо проще, – устало вздохнул Андрей. – Я встретил другую женщину. И именно поэтому не хочу приходить к тебе в номер.
Эта полуложь-полуправда была, пожалуй, жестокой по отношению к жене, но он знал, что иначе поползновения Алины не остановить. Она всегда очень последовательна в том, чего хочет. А сейчас она желала напоследок одержать окончательную и бесповоротную победу над Андреем Погодиным, сдавшимся на милость победительницы. Она хотела уехать, увозя вкус победы на губах. Нет, не получится.
В трубке стояла тишина, как будто жена осмысливала сказанное.
– Ты встретил другую женщину? Где? Здесь? В этой дыре? И ты хочешь, чтобы я в это поверила? – Голос ее звучал насмешливо. – Погодин, тебе же интеллектуалку подавай. Тебе с дояркой скучно будет. Нет, Андрей, я все понимаю. Тебе обидно, что я решила тебя бросить. Но ты же знаешь, что так сложились обстоятельства, и я бы никогда этого не сделала, если бы не выбор, перед которым я очутилась. Мы можем расстаться друзьями. И оставить приятное послевкусие, потому что нам всегда нравилось заниматься любовью друг с другом. Чего ты упираешься, дурачок?
– Алина, когда все будет готово, назначь время, и я приду подписать договор, – сказал Погодин и отключился.
Думать о загадочном деле, которое неожиданно захватило его целиком, ему было гораздо интереснее, чем разговаривать с женой. Она была последней ниточкой, соединяющей его с прошлым, и сейчас эта связь рвалась окончательно и бесповоротно. Как ни странно, снедавшая Погодина до этого мутная тоска по прошлой жизни тоже куда-то исчезла.
На душе сделалось легко, как в детстве на Пасху, когда бабушка за неделю ставила в вазочку на окне веточки набухшей вербы, пекла обязательный кулич, красила яйца луковой шелухой, и было во всем этом тайном действе (как школьной учительнице, бабушке не пристало соблюдать религиозные обряды) столько света, тепла и покоя, что маленький Андрей с нетерпением ждал затеянную бабушкой суету, а потом так и засыпал на кухне, разморенный ароматом сдобы и уютным звоном мисок и плошек. Много лет он и не думал про Пасху, а теперь вот неожиданно вспомнил.
Лежащий перед ним лист покрывался узором, который, как знал Погодин, обязательно должен был расставить все случайные и, казалось, не связанные друг с другом факты по местам. Он понимал, что произойдет это не сразу, и не боялся траты времени, не считая ее пустой. В своей деятельности он всегда давал информации вылежаться, даже если она казалась совершенно очевидной. И это позволяло открывать новые грани и видеть ситуацию под другим углом.
Перед тем как лечь спать, Андрей еще с час разгружал бабушкин подвал, решив довести до конца инвентаризацию имеющегося там хлама. Следствием этого стала еще больше разросшаяся куча мусора во дворе, для вывоза которой на свалку точно потребуется грузовик, и набитая на голове очередная шишка. Высота подвала категорически не была рассчитана под погодинский рост, хотя особо высоким он себя не считал. Подумаешь, метр восемьдесят, не исполин, мягко говоря.
В голове шевельнулась какая-то странная мысль, связанная с его, погодинским, ростом, но шишка гудела, отбивая желание шевелить мозгами, да и часы показывали половину второго ночи. Можно, пожалуй, и спать лечь. Он знал, что заснет сразу. Мучившая его почти месяц бессонница ушла насовсем, безвозвратно, и связано это было как с наконец подвернувшейся гимнастикой для ума, так и с окончательно определившимся разводом. Как говорится, лучше ужасный конец, чем ужас без конца. Впрочем, ничего страшного в мысли о разводе Погодин больше не видел.
Он действительно заснул легко и спал крепко и без сновидений. Лишь под утро, когда первые солнечные лучи начали нахально пробираться сквозь плотно задернутые шторы, ему вдруг приснилось, как он с одноклассниками сбегает с последнего урока, чтобы успеть на дневной сеанс в кино. По дороге обсуждается, куда деть портфели, и он, Андрей Погодин, предлагает спрятать их в дупле старого дуба, растущего на берегу речки Двинки. И именно ему, Андрею, предстоит забраться по шершавому стволу вверх, чтобы добраться до расположенного высоко дупла, и он лезет, сдирая в кровь руки и щеку, которой прижимается к вековому стволу, и срывается вниз, и снова карабкается вверх, не желая сдаваться, потому что остальные смотрят на него снизу.
Андрей вынырнул из сна, тяжело дыша, хотя в нем не было ничего неприятного. Более того, такой совместный побег с уроков, чтобы всем классом сходить в кино, ему действительно помнился. Он даже фильм, который они тогда смотрели, не забыл. Символично, что это было «Чучело». И именно на примере этого фильма бабушка объяснила тогда маленькому Андрею, почему не будет его наказывать. Потому что нельзя отрываться от коллектива. Точку зрения свою отстаивать можно, если считаешь поведение других неправильным, а вот идти поперек коллектива нельзя.
