Согласно материалам, собранным Николаем Петровичем Валевским, родом он был из знаменитой династии литцов, основатель которой, Александр Григорьев-старший, живший еще при царе Алексее Михайловиче, отливал колокола для самых знаменитых в России храмов. В 1654 году он отлил 1000-пудовый колокол для Софийского собора в Новгороде. Годом позже – 187-пудовый, набатный, на Спасские ворота Кремля. Еще через год – колокол весом в 69 пудов для Иверского монастыря на Валдае. В 1665 году 300-пудовый для Симонова монастыря в Москве и в 1668-м – для Саввино-Сторожевского монастыря в Звенигороде, весом в 2125 пудов.
Его потомки, сыновья Дмитрий и Иван, внук Михаил продолжили его дело, а правнук Александр, названный в честь знаменитого предка, считался просто выдающимся мастером. Помимо Варлаама, которому приписывали мистические свойства, он отлил колокола для Троице-Сергиевой и Киево-Печерской лавры. Хм, ну надо же. А тетя Стеша говорила, что этот самый Александр Григорьев был его, Погодина, родственником по линии бабушки Глафиры. Интересно, нечего сказать.
Весной 1922 года специальная комиссия изъяла из Успенского храма ценные Евангелия, кресты, кадила из благородных металлов, серебряные лампады, ризы с икон. В июне был арестован настоятель храма, а в августе, во время воскресной службы, в Успенский собор ударила молния. Гулкий звон плыл над рекой и всей округой в течение получаса после этого события. Это гудел потревоженный небесными силами Варлаам. Жители Малодвинска сочли это дурным предзнаменованием.
И все же службы в соборе велись еще семь лет. Только в 1929 году решением Северодвинского окружного исполкома храм был закрыт, а в декабре начали сбрасывать вниз и увозить на переплавку его колокола. 27 декабря сбросили 500-пудовый колокол, который при падении разбился, двумя днями позже – средние колокола. Остался один Варлаам, на защиту которого грудью встали работники местного музея.
В их списке, приведенном Валевским и щедро снабженном комментариями, Андрей обнаружил имя Сергея Николаевича Григорьева. В сноске под текстом значилось, что бывший специалист по колоколам, ныне музейный работник, приходится отцом жительнице Малодвинска Глафире Сергеевне Погодиной, его бабушке. Итак, его прадед пытался защитить колокол от поругания. Права была тетя Стеша.
Впрочем, вмешательство музейщиков ни к чему не привело. Комиссия, созданная местными властями, постановила, что Варлаам особой ценности как памятник истории и старины не имеет, а потому его надлежит снять с колокольни Успенского монастыря и отправить на переплавку. Сохранить и передать музею было решено только иконостас, естественно очистив его от остатков золотых элементов.
Пятого января Варлаам, отлитый в Малодвинске мастером Александром Григорьевым, покрытый изнутри сусальным золотом и украшенный снаружи резным орнаментом, был сброшен с колокольни, однако на землю он упал без повреждений. Целый месяц специальная бригада в составе девяти человек ломала колокол, нагревая его в разведенном внутри костре, а потом раскаленный докрасна забрасывая снегом.
Варлаам рвали на куски, которые увозили на переплавку в «Рудметаллторг», вот только один из кусков как-то ночью бесследно пропал, и проведенное по этому поводу расследование не смогло найти ни малейших его следов. Об этом, впрочем как и о подробно описываемой в книге Валевского судьбе девяти мучителей колокола, а также их потомков, Погодин уже знал от тети Стеши, но читал все-таки внимательно, по привычке не оставлять без контроля ни одну мелочь.
Гибель и злосчастную судьбу вандалов бывший учитель описывал сухо и без эмоций, просто перечисляя факты. Как образованный человек, в мистику он не верил, но и мимо регулярно случавшихся смертей и несчастий пройти не мог. А вот следствию по поводу пропажи куска колокола Николай Петрович уделял гораздо большее внимание, приводя в своей книге даже протоколы допросов, которым были подвергнуты директор Малодвинского краеведческого музея Иван Бекетов, а также его сотрудники Ия Малевецкая, Петр Поташов и Сергей Григорьев.
Второй раз наткнувшись на имя прадеда, Андрей крепко растер затылок, по которому ощутимо бежали мурашки. Обычно они были показателем того, что хваленая погодинская интуиция заметила что-то важное. То, чему пока нет названия. Впрочем, судя по протоколам допроса, о судьбе пропавшего куска колокола никто из опрашиваемых не знал.
В ночь, когда произошла пропажа, Бекетов был в командировке, его вызвали в областной центр по делам, связанным с музеем, Григорьев на телеге Поташова и с его помощью возил заболевшую дочь к доктору, жившему в Вычегодске, и все трое вернулись в Малодвинск лишь к вечеру следующего дня, когда куска колокола уже давно хватились. Малевецкую же никто особо ни в чем не подозревал, потому что девушка она была молодая да еще и на сносях, так что поднять и унести осколок колокола, отлитый из бронзы, весом килограммов в тридцать пять, точно бы не смогла.
Мурашки в затылке не проходили, хотя Андрей и не понимал почему. Что дает информация, что в ночь пропажи осколка Варлаама его бабушка Глафира заболела, да так тяжело, что ее пришлось отвезти к доктору за семьдесят километров от дома? Скорее всего, ничего.
Он читал дальше и почти пропустил вскользь упомянутый факт, что вместе с куском колокола из храма пропала лишенная остатков своего драгоценного оклада икона – та самая Богоматерь Одигитрия. Впрочем, ее специальная комиссия за ценность особо не посчитала, ибо остатки золота с нее давно уже были сняты и увезены, а сама по себе деревянная доска с изображенным на ней ликом для представителей комиссии ничего не значила.
Кусок Варлаама искали из-за золотого покрытия и необходимости отчитаться наверх, что в переплавку сданы все полторы тысячи пудов. Из-за Одигитрии, по скупым воспоминаниям современников, которые Валевскому удалось раскопать в районном архиве, убивался только Бекетов. Так расстраивался, что даже слег с сердечным приступом, уложившим его в постель на несколько дней.
Так, стоп. У убитой Виктории Угловской пропал рюкзак, в котором девушка всегда носила небольшую икону, чей-то подарок. По словам Сыркина, это была именно Богоматерь Одигитрия. Интересно, это простое совпадение или нет? Впрочем, больше до самого конца книги пропавшая из храма икона не упоминалась.
Погодин попытался представить, сколько бы она могла стоить сейчас, если бы вдруг кому-то удалось ее найти. Память услужливо подкинула информацию, лежащую в его голове на отдельной полочке. Раз прочитав что-то, Андрей Погодин никогда этого не забывал. Эту свою врожденную способность, изрядно натренированную и усиленную при подготовке к работе, он очень ценил, потому что она экономила массу времени.
Пожалуй, среди наиболее значимых по стоимости лотов по продаже икон за последние десятилетия он помнил представленное в 1990 году на лондонском аукционе Сотбис «Успение», датированное концом XVI века со стартовой ценой в семьдесят тысяч фунтов, «Святого Георгия» второй половины XVI века, продававшегося в 1991 году за 80 000 фунтов, а также представленные в 1994 году «Рождество Христово» и «Огненное восхождение Ильи Пророка» начала XV века, обе со стартовыми ценами в 80 000 фунтов, и «Умиление» конца XV века с ценой в 70 000 фунтов. Пропавшая почти сто лет назад Одигитрия, которой было на два столетия больше, наверняка была бы оценена гораздо дороже. Пусть будет сто тысяч фунтов, десять миллионов рублей. Неплохо, надо признать.
