— И? — одними губами выговорила Делла, пока спущенная на пол Эмили требовала вновь взять ее на ручки. — Что же было?
— Позже, — так же еде слышно ответила ей Мэдди.
— Золотце, — произнес Гай, снова привлекая к себе ее внимание, — ты меня слушаешь?
Она уставилась на него. Да, она слушала.
— Ты виделся с адвокатом, — безжизненно повторила она.
Его лицо смягчилось.
— Пожалуйста, — сказал он. — Не будь такой…
— Ты просишь слишком много, — ответила она.
— Слишком много? — изумился Гай. — Я ведь твой муж. Ты поклялась…
— Не надо, — перебила его Мэдди резче, чем хотела. Это получилось так громко, что даже панкахваллы, далеко продвинувшиеся в искусстве сливаться с обоями, оглянулись на нее. Сказались бессонная ночь и ее отвращение к словам, только что сказанным Гаем. Она не могла этого стерпеть. — Пожалуйста, не произноси «слушаться».
— Я собирался сказать «любить меня», — ответил Гай с таким страданием, что Мэдди пришлось отвернуться. — Как я люблю тебя! И Айрис. Я и прошу только об этом.
— Гай, — сказала Мэдди, — будь же благоразумен. Люк — отец Айрис. Он пропустил… всё — всё, чему должен был быть свидетелем. Он не захочет, чтобы ты сопровождал его дочь всякий раз, как он будет видеться с ней. Я тебе не позволю.
— Твое позволение мне не требуется.
— И у тебя его нет! — подчеркнула она. — Не представляю, о чем ты только думаешь.
— Так будет лучше для нее.
— Даже не пытайся, пожалуйста, указывать мне, что лучше для моей же дочери.
— Ты должна выслушать, — сказал Гай, подступая на шаг ближе. — Прошу, просто выслушай меня.
Мэдди отшатнулась, неуклюже врезавшись в растение.
— Даже не собираюсь.
— Ты хотя бы интересовалась у Айрис, чего хочет она?
— Она ребенок, — ответила Мэдди, стараясь придержать растение, чтобы оно не упало.
— Ты должна у нее спросить, — настаивал Гай.
— Как ты спросил у меня? — сказала Мэдди. Теперь ее перчатки были перепачканы землей.
— Мне кажется, ты пока не можешь знать, чего хочешь.
— Гай, — ответила она, оставив растение как есть, — я-то как раз знаю. Мне очень жаль, но это так.
— Как это? — Гай с удивлением поднял на нее умоляющие глаза. — Прошло всего пять минут.
— Боюсь, немного больше. Я…
— Нет! — вскричал он, заставив панкахвалл снова повернуться. Он перевел дыхание, успокаиваясь. — Я не хочу говорить об этом сейчас. Мне нужен месяц. Только один месяц.
— Месяц — это слишком долго.
— Месяц — это вообще почти ничего, — возразил он, делая еще один шаг к ней. На этот раз ей некуда было деться. — Позволь мне показать, насколько счастлива ты будешь со мной, — он схватил ее за перепачканные землей руки. — Обещай, что не будешь видеться с Люком наедине, что дашь нам шанс.
— Гай… — Мэдди затрясла головой, не желая давать несбыточных обещаний.
— Один месяц, — повторил он, сжимая руки Мэдди. — После этого мы поговорим, клянусь.
— Пожалуйста, — взмолилась она, — я…
— Ты сможешь разобраться, чего хочется тебе, — продолжал гнуть свою линию Гай, — и ты спросишь Айрис, чего хочет она. Если вы обе скажете мне, что хотите уйти, тогда, — он сглотнул, отвел взгляд, и его лицо исказилось от неприятия этой мысли, — я не буду стоять у вас на пути.
— Я хочу быть рядом с Люком, — сказала Мэдди, разделяя слова, но спокойно и доброжелательно — насколько вообще возможно произнести нечто подобное мягко и миролюбиво. — И всегда этого хотела. Айрис будет счастлива так или иначе, — Гай всё еще не смотрел на нее. Мэдди сжала его ладонь, заставляя поднять взгляд. — Пожалуйста, не нужно мне мешать. Месяц всё равно ничего не изменит.
Но Гай не желал ничего слушать.
— Посмотрим, — только и сказал он, поворачиваясь, чтобы идти к остальным, — посмотрим.
Они без удовольствия отсидели следующие два часа на жаре: засохшие сэндвичи, теплое шампанское и наполовину растаявшее сливочное мороженое с фруктами — таким официанты доносили его до столика.
— Ну и ладно, — сказала Айрис, которая по крайней мере снова развеселилась. Она восседала у бабушки на коленях, позади нее сверкало море, с одного боку был дедушка, а с другого хихикала милая Люси.
Мэдди села как раз напротив них между Питером и Деллой, как можно дальше от Гая. Она не смотрела на него, если, конечно, ее разгоряченную кожу не начинал царапать его настороженный взгляд. Ей хотелось уйти, разыскать Люка в его квартире и всё ему рассказать, чтобы он больше ни секунды не прятался в тени. Мэдди злилась на Гая, и чем выше поднималось солнце, раздражая своим светом ее утомленные глаза, тем сильнее становилась ее злость. Ее возмущало, что муж апеллирует к устаревшим законам, связывавшим ее по рукам и ногам и предъявлявшим крайне жесткие требования. Но хуже всего выглядело его предположение, что общение Айрис с Люком без его сопровождения может навредить девочке.
Как он только посмел выдумать такое?
— Он в отчаянии, — прошептала Делла. — Вот и защищается, как может.
Мэдди тяжело вздохнула.
— И я должна проникнуться к нему сочувствием? Не хочу, — шепнула она подруге.
— В самом деле? Но ты всегда была падкой на жалость, — пожал плечами Питер.
Да, именно так. Отчасти поэтому Мэдди избегала смотреть мужу в глаза. Если бы она посмотрела и позволила себе разглядеть тревогу, которая неизбежно сквозила в его взгляде, ей было бы труднее идти до конца, она это знала. Ярость, злость были ее единственными союзниками. Они были нужны ей.
Без них бороться с Гаем стало бы гораздо сложнее.
— Ты ведь не позволишь ему в самом деле присутствовать, когда Люк встретится с Айрис, правда? — спросил Питер.
— Конечно, не позволю, — шепнула Мэдди.
Она не собиралась придерживаться никаких условий Гая. Она не просто заставит его принять, что Айрис должно быть позволено познакомиться с Люком без посторонних, но и сама продолжит видеться с ним наедине. При каждой возможности, которая будет выпадать.
Просто ей следовало сохранять осторожность, чтобы Гай не узнал, что она это делает.
Она отодвинула нетронутое мороженое, блюдечко звякнуло о бокал. Мэдди ничего не могла с собой поделать. Она подумала, что обман дастся ей непросто. Совсем нелегко. Как бы бесчестно ни вел себя Гай, он все же оставался Гаем. Мэдди не нужно было смотреть на него, чтобы помнить об этом. Или о том, как он любил ее все эти годы.
А еще о том, как упорно он трудился, чтобы сделать ее счастливой.
— Золотце Мэдди, — сказал Питер, который, конечно, всё это понимал. И всегда глубоко уважал Гая.
