Глава 24
5-й королевский военно-медицинский реабилитационный госпиталь, 1921 год
— Диана написала, — сообщил доктор Арнольд еще от двери комнаты. — Пока предпочитает воздержаться от визита из-за Эрнеста.
Джонс, сидевший за письменным столом, уставился на врача. Он так долго ждал, уповая на это письмо, и теперь, когда оно наконец пришло, его охватил страх.
— Что она пишет? — произнес он, с трудом выговаривая слова из-за судорожно сжавшегося горла.
Арнольд склонил седую голову, изучая письмо, которое держал в руке, и его глаза под очками весело поблескивали. В конверте оказалась еще вырезка из газеты. Джонсу показалось странным, что доктор не отдал ему всё вместе и не позволил прочитать самому. Неужели он что-то скрывал?
Прежде чем Джонс успел спросить, Арнольд сам задал ему вопрос:
— Говорит ли вам о чем-нибудь имя Мэдди Брайт?
Джонс сидел не шевелясь, забыв о вырезке, и ждал, что имя ему действительно что-нибудь скажет.
— Мэдди, — тихо повторил он. — Мэдди Брайт.
Он медленно покачал головой, и в его сознание просочилась неприятная покорность.
Это имя ничего не значило для него.
Так же, как и имя Люк Деверо.
— Не так сразу.
Убитый горем, он не стал слушать уговоры, что нужно дать себе время.
— Это еще не конец, — сказал Арнольд, складывая письмо и вырезку, так и не показав Джонсу.
Он не ответил. Ему казалось, что это конец.
Он отклонил предложение доктора пойти с ним в кабинет и все это обсудить. Когда к нему в комнату вошла сестра Литтон с кружкой какао в руке, он отослал и ее. Ему было невыносимо находиться среди людей, которые стали бы убеждать его не падать духом, потому что у него не осталось сил притворяться. Надев ботинки и куртку, он пошел в лес и принялся бродить, вдыхая влажный и холодный мартовский воздух, колотя палкой по деревьям и разбрасывая прошлогодние листья. Джонс не понимал, сколько прошел, но когда на землю опустились ранние весенние сумерки, силы покинули его; он повалился на покрытую мхом землю, откинулся на ствол дерева и зарыдал, как ребенок, по себе, по жене и дочке, по своим родителям, по всему, чего они лишились и чего лишился он. Безнадежность всех этих лет, что он прожил, пытаясь найти их, доконала его, и теперь он был готов, по-настоящему готов, наконец сдаться.
Вернувшись обратно в Пятый королевский, он всерьез намеревался отказаться от любых попыток вернуть прошлое.
«Помните, что вы однажды предложили? — даже собирался сказать он сестре Литтон. — Что ж, я согласен попробовать начать снова и стать счастливым. Я устал от этого места. Я так устал…»
Джонс совершенно обессилел. Было слышно, что в столовой начался ужин, и он сознательно не пошел туда, чтобы не наговорить сестре Литтон чего-нибудь такого, о чем впоследствии придется пожалеть, а отправился сразу к себе в комнату, рухнул на кровать в одежде и быстро уснул.
И ему приснился сон.
Он снова оказался в окружении деревьев, но не холодного английского леса, а посреди индийских джунглей.
Он был в Индии.
Стоя возле ворот, он глядел на дорожку, которая вела к шикарной вилле, по стенам которой вились бугенвиллеи. На лужайках гуляли павлины, качались пальмы. Он увидел крыльцо, и на его ступенях сидела девушка. Она купалась в солнечном свете; ее светлые волосы и бледные скулы были скрыты от солнца полями шляпы.
Разглядывая ее во сне, он понял, что ждет, когда она поднимет глаза и заметит его.
И впервые он не проснулся до того, как она это сделала.
Девушка повернула голову в его сторону. Даже издалека он увидел, как ее лицо озарила улыбка.
Эта ее улыбка подействовала на него невероятным образом.
Она вернула ему всё.
Глава 25
Дом престарелых «Высокие вязы», Англия, декабрь 1975 года
Он хотел навсегда сохранить в памяти радость того момента. Полнейший, совершеннейший экстаз от того, что он снова обрел ее и всё на свете. Он сидел возле одного из эркерных окон, глядя через запотевшее стекло на покрытые инеем лужайки, и чувствовал, как что-то сжалось в груди, засаднило, откликнулось грустью, заставив вновь испытать возбуждение и надежду, сопровождавшие его на протяжении всего его бытия.
Его отчаянное желание вернуться к ней.
Но постепенно он начал терять четкость мыслей. Смятение только усугубляло положение. Дыхание его участилось; эта знакомая борьба за ясность сознания.
Через считаные секунды он уже не помнил, что вообще за что-то боролся.
Он уставился в окно.
Было уже не вспомнить, как он тут оказался. Со стекла на него глядело собственное отражение: волосы густые, плечи широкие, но более сутулые и костлявые, чем раньше.
Похоже, он состарился.
Ноздри щекотал аромат фруктового пирога. По радио тихонько играла классическая музыка. В гостиной собралось немного народу. Двое играли в шахматы, сидя в обитых тканью креслах возле камина. Рядом женщина и ее дочь ели булочки, запивая их чаем.
Он тоже был не один. Прямо подле него сидела пожилая леди. Она пристально, с волнением глядела ему в лицо. Молча оглядев женщину, он попытался разобраться, кто она, стараясь не выдать своего замешательства и опасаясь, что чем-то ее обидел, а ведь по ее наряду можно было предположить, что она специально приехала сюда. На ней был зеленовато-голубой жакет, юбка в тон, а на седых волосах сидела шляпка-таблетка. Но по ее сморщенному лбу и по тому, как ласково она коснулась его руки, он предположил, что в чем-то не оправдал ее надежд.
— Ты снова потерялся? — спросила она.
— Потерялся? — не понял он.
— В Бомбее, — подсказала женщина.
Он нахмурился. Бомбей?
— Не волнуйся, — она чуть сильнее сжала его руку, — я здесь. Я тебе помогу, — глаза ее сияли от счастья или от горя, он не сумел толком разобрать. — Я здесь, — повторила она.
Ему показалось, что на нее можно положиться.
И на самом деле для него так спокойнее.
— Ты поможешь? — спросил он.
— Да, — ответила она, поглаживая его по руке. — Но, может, сначала выпьем какао?
Глава 26
Бомбей, 1921 год
После первой брачной ночи Мэдди никак не удавалось уснуть, несмотря на сильную усталость.
Она до рассвета лежала без сна. В глаза словно песка насыпали, нервы на пределе, мышцы напряженно скованы от присутствия рядом удовлетворенного Гая… Она лежала и слушала звуки, доносившиеся из соседних номеров отеля: скрип труб, звук смываемой воды в уборной, покашливание и неразборчивые голоса незнакомых людей. Ей и самой хотелось в уборную, но она никак не могла решиться, опасаясь разбудить Гая. А потом ее охватили злость на себя и страх: как же она умудрилась выйти замуж за человека, при котором даже не может сходить в ванную комнату? Ответа на этот вопрос отыскать ей не удавалось. Но в конце концов, когда восходящее солнце осветило оконные ставни, Мэдди пришлось встать, ибо желание было уже отчаянно сильно, и прокрасться — вот уж чего не могло случиться в присутствии Люка даже в самый первый раз! — из комнаты в туалет. Тихо, как только было возможно, она, раздражаясь и нервно морщась, опорожнила мочевой пузырь, вымыла руки и лицо, но, вернувшись в комнату, обнаружила, что Гай уже бодрствует.
