У него есть еще и дочь!
При мысли о малышке его сердце начинало отчаянно биться: сколько всего он уже пропустил и сколько еще пропустит! Теперь время обрело для него особую ценность. Каждый упущенный день, не ставший днем возвращения к дочке, был еще и днем, когда она немного подрастала без него.
Если бы только Диана Элдис вышла на связь.
Джонс узнал ее имя из бумаг Эрнеста, связанных с его разводом. Их привез адвокат Дианы месяцем ранее, через неделю после возвращения Джонса в Пятый королевский. Старенькая мама Эрнеста, которая могла бы приехать, умерла во время эпидемии испанки, случившейся в конце войны. Джонс с грустью замечал, что Эрнест, который ничего не помнил, по-прежнему поворачивается к двери гостиной всякий раз, когда в нее входит посетитель.
Джонс старался сделать все, чтобы хоть как-то помочь другу. Стоял возле него на коленях, когда приехал адвокат, и держал его трясущуюся руку, уговаривая его не плакать. Объяснял Эрнесту, что в этом нет ничего постыдного и ничего не нужно бояться, а когда развод закончится, ему станет гораздо легче. Адвокат при виде Эрнестовых страданий изобразил приличествующее случаю смущение, извинился и передал документы Джонсу. Он взял их и увидел написанное черным по белому имя «Диана». Он почувствовал, как позвоночник у него распрямился, а разум тут же метнулся к лежащим в комнате наверху записным книжкам. Это имя он записал в свое первое лето в Пятом королевском; единственное имя, которое ему удалось вспомнить: «Диана имела большой успех». Джонс уставился на чернильные строчки в документах Эрнеста и вспомнил единственный раз, когда эта самая Диана почтила госпиталь своим присутствием, и заново прокрутил у себя в голове то, что тогда видел.
Закончив помогать Эрнесту с подписанием документов о разводе, он бросился в кабинет Арнольда.
— Я вспомнил ее, — сообщил он, запыхавшись. — Вот почему я посмотрел на нее дважды! А она оглянулась на меня. Я подумал, что она смотрит на Эрнеста, а на самом деле — на меня. Я уверен, она меня тоже узнала.
— Она бы сказала, — ответил Арнольд. — Это уж наверняка.
— Я думаю, она так и сделала, — сказал Джонс, чувствуя, как каждый мускул в теле дрожит от избытка адреналина и ярости при воспоминании о том, как Поппи тогда выпроваживала Диану, а после весьма странно себя вела. («Что, нечего сказать?» — спросил он у нее. «Так же, как и вам», — дерзко заявила медсестра.)
Сестра Литтон с ее безграничной добротой взялась проследить за Поппи и за две недели выяснила, что бойкая девица подрабатывает официанткой в кофейне в Кингстоне, и вынудила ее признаться, что Диана в самом деле упоминала, что Джонс похож на кого-то из ее знакомых, того, у кого есть жена и дочь. («Но ведь офицер Джонс не женат, — сказала, должно быть, Поппи Диане, разыгрывая дурочку, — как же это может быть он?»)
— Эгоистка, — бросила ей сестра Литтон перед возвращением в Пятый королевский. — Эгоистичная, бестолковая девчонка.
Доктор Арнольд тут же написал Диане. А потом позвонил домой ее новому мужу. Но, к великому отчаянию Джонса, никто не ответил ни на первый звонок, ни на двадцать последующих.
Они предположили, что Диана уехала на медовый месяц.
Им оставалось только мучительно ждать ее возвращения.
Глава 21
Бомбей, 1920 год
Гай недолго просидел с Мэдди на той скамейке в Висячих садах. Спросив разрешения составить ей компанию, он почувствовал ее сдержанность. И даже если бы Питер не предупредил его, как сильно она горюет до сих пор, он понял бы это по печали, покрывалом лежавшей на ее хрупких плечах, по потерянному виду, с которым она глядела в морскую даль. Еще прежде, чем поздороваться с ней, Гай знал, что не стоит быть идиотом и торопить события. Он не мог себе позволить подгонять и подталкивать Мэдди к чему бы то ни было. Поэтому они поговорили всего несколько минут в основном о том, каково это — снова оказаться в Бомбее («Необычно и замечательно, — сказал Гай, чуть было не добавив: — Ведь здесь ты»), о малышке Айрис, у которой, как он узнал, были темные волнистые волосы и которая любила рисовать, устраивать пикники на пляже и «пирожные, побольше пирожных». А потом Гай заставил себя откланяться, сказав, что с его стороны невежливо было вторгаться в ее покой.
— Это не обязательно, — смутилась она.
Настояв на своем, он понадеялся, что ему не привиделось сожаление, промелькнувшее в синих глазах Мэдди.
После этого он действовал осторожно, очень осторожно. Гай целых два раза отклонил приглашение Элис на ужин, но вместо этого сводил их с Ричардом в «Тадж». Они провели два чудесных вечера, ужиная при свечах, как старые добрые друзья. Он старался как можно меньше говорить о Франции и Египте, потому что мусолить эту тему не имело никакого смысла, и они обсуждали то, как крепнет движение Индии в сторону независимости, и сможет ли эта страна на самом деле получить свободу.
— Я бы предположил, что вряд ли, — говорил Гай, — но за последние шесть лет произошло столько всего, что я считал невозможным!
Ричард, которому минуло шестьдесят пять (а Гаю сорок восемь; и как такое возможно?), начал подумывать об отставке и переезде на более спокойный юг, и они рассматривали возможные варианты. Не касались они лишь одной темы — Мэдди. Ричард никогда не одобрял интереса Гая к своей дочери, о чем тот догадывался, и потому оба мужчины ожидаемо избегали упоминать ее имя. А Элис, как показалось Гаю, действовала так же осторожно, как он сам, и смолкала, если в разговоре могло всплыть что-то, связанное с Мэделин.
Усилием воли Гай заставлял себя держаться подальше от их виллы на протяжении всей следующей недели. Он не захаживал в Висячие сады, не прогуливался мимо маленькой, окруженной джунглями школы, где, как ему сказали, Мэдди преподавала, и не заглядывал под прикрытием деревьев в обветшавшие окошки, чтобы увидеть ее в окружении детей, отвечающих времена глаголов. А когда Элис в очередной раз пригласила его на ужин, снова отказался.
— Ты меня избегаешь? — спросила Мэдди, когда Гай наконец пришел в церковь. Они столкнулись лицом к лицу на выходе с утренней мессы в соборе Святого Фомы. С тех пор как он впервые посидел с ней на скамейке в садах, прошло десять дней. Родители Мэдди заговорились с кем-то из сотрудников Ричарда, а сама Мэдди, спускаясь по ступеням, остановилась на солнцепеке всего в нескольких шагах от него. Она стояла так близко, что Гай отчетливо видел, как блестит от жары ее кожа в районе шеи и как соблазнительно проступает ее фигура под голубым платьем длиною до щиколотки. Ее держал за руку ребенок. Это могла быть только Айрис — маленькая девочка, которую Гаю так хотелось увидеть. Девочка с любопытством посмотрела на него из-под соломенной шляпки. Айрис была также красива, как ее замечательный отец. На самом деле она казалась живой копией Люка, только глаза унаследовала мамины.
— Конечно, не избегаю, — ответил он и с облегчением отметил, что ему удалось произнести это непринужденно.
— Гай, — сказала подошедшая к ним Элис, — какие у тебя планы на обед?
