Все было высказано не за один раз. Все, о чем Мэдди так давно хотела узнать, прозвучало не единым признанием. За первым горьким открытием, что однажды у нее почти появился маленький братик («О, — всхлипнула Мэдди, — о, мамочка, мне так жаль»), последовали другие. Элис постепенно, в течение нескольких дней, поведала дочери свои тайны. За одним секретом приоткрывался другой. Маленький сын, «похороненный в море», а потом долгие недели, которые Элис провела в больнице. «Хирург на корабле был… неопытен. Я больше не могла… надеяться выносить другого малыша». Фитц и Эди тоже не могли иметь детей, но у них жила она, Мэдди.
— Если бы я только знала… — проговорила Мэдди, не понимая, что сказать дальше и что сделать, но испытывая жгучее желание утешить Элис.
— Ты была еще маленькой, — сказала та.
— Но я рада, что ты выбрала папу, а не Фитца.
— На самом деле это он меня выбрал. Но я тоже этому рада.
Были и другие дети — всего восемь, — которым не суждено оказалось жить на свете. И один не родился в то лето, когда Мэдди уехала в Англию.
— Тебе надо было рассказать мне, — сказала Мэдди. Понимание, почему мать не приезжала, окатило ее, словно волна, и заставило сердце сжаться. Это было невозможно. Казалось немыслимым.
— Я не знала как, — ответила Элис. Долгие годы она предпринимала попытки уехать из Бомбея, но так и не смогла.
— Твои письма, — начала Мэдди, — они всегда были такими… — она умолкла и утерла слезы тыльной стороной ладони. — Казалось, тебе… нет дела до меня.
— О, Мэделин, — голубые глаза Элис увлажнились. — Прости меня.
Чудесных перемен в их отношениях не произошло. Слишком долго мать и дочь жили с постоянным ощущением неловкости в присутствии друг друга, и эту привычку не так-то легко было искоренить. Мэдди поражалась тому, сколько всего пришлось пережить матери. Поэтому она не могла позволить себе успокоиться и перевести разговор на другую тему, которая причиняла бы меньше страданий, и особенно заговорить о том, что она по-прежнему намерена вернуться в Англию, «домой», и жить там с Люком.
И они вместе читали, ели второй завтрак, переданный поваром через даббавалу, разгадывали кроссворды, говорили о Люке и о том, как Мэдди по нему тоскует, как боится, что он будет воевать, или просто сидели в тишине, которая постепенно становилась не такой пугающей. Шли дни, и на глазах Мэдди Элис снова набрала вес, а ее ужасная бледность исчезла. Гай заверил их, что если и дальше так пойдет, то к концу месяца Элис сможет отправиться домой.
— Слава богу, — обрадовалась она.
«Слава богу», — подумала Мэдди.
Из Европы просачивались новости о боях между войсками Франции, Германии и Бельгии на германо-французской границе, потом о наступлении Германии и о высадке британских экспедиционных сил, что по распространенному в то время мнению должно было привести к быстрому окончанию войны. Но немцы вводили в бой свежие части, оттесняя линию фронта от Монса к Парижу. Миля за милей французская территория переходила к бошам. «Все войска уже здесь, в Карачи, — писал Люк, — но половина людей больна малярией, и ни у кого нет зимней формы. Мы отправляемся завтра. И мне ненавистна мысль, что мы плывем не туда, где сейчас ты. Мэдди, мне так жаль, но мы направляемся не в Англию. Не могу сказать тебе, куда именно мы едем, но это место где-то во Франции».
«Где-то во Франции… Я даже передать тебе не могу, как это страшит», — в отчаянии написала она ему.
— Меня это тоже пугает, — сказала Делла. После поражений во Франции она больше не улыбалась при мысли о Питере-солдате. Он тоже писал, шутил, что они все едут в Европу в тропическом обмундировании, вероятно, надеясь на потепление климата. Но ко времени их высадки наступит октябрь, и это будет уже совсем не смешно. — Не нравится мне все это.
— Да, — согласилась Мэдди.
Все чаще она задумывалась о том, чтобы не поддаваться порыву остаться с матерью, а поскорее уехать в Англию. Она не сомневалась, что, даже несмотря на то, что Люк окажется во Франции, ей нужно добраться туда. И совсем не их с Люком дом в Ричмонде манил ее. Просто ей почему-то казалось, что это очень важно, чтобы она была в Англии.
— Только дождись маминой выписки из больницы, — попросил отец.
— А я поеду вместе с тобой, — заверила ее Делла.
Листовки каждый день сообщали новости о продолжавшемся отступлении близ Монса — о бегстве к морю, о котором никто не хотел говорить, потому что подобное для британцев казалось неслыханным. В Бомбей прибыл целый состав военнослужащих. Они готовились пересесть на корабли и примкнуть к обороне. Отель «Тадж-Махал» заполнили офицеры. Все они были в такой же форме, какую носил Люк. Но ни один из них Люком не был. Мэдди отправилась с Деллой выпить чаю в «Си Лаундже». Желанная передышка после долгих дней на жестких больничных стульях. Сидя на ротанговом шезлонге, Мэдди пару раз незаметно для себя вся вытягивалась, потому что на долю секунды ей казалось, будто у входа в отель мелькнули его темные волосы и характерный профиль. Потом Мэдди снова оседала в шезлонг, потому что это, конечно, ей только казалось. Это было невыносимо. Она наблюдала за офицерами: как они курят, смеются в вестибюле и на веранде, и ей становилось любопытно, в самом ли деле им так весело и их переполняет оптимизм по поводу всего, что будет дальше.
— Мы немного преувеличиваем, — пояснил один из множества офицеров, предлагавших им с Деллой кое-что покрепче чая (перспектива, которую Мэдди оценила как отвратительную). — Так я будто говорю своим людям: «Эта война — всего лишь эдакое большое приключение. Остается только надеяться, что оно не закончится к тому времени, как мы туда доберемся».
— Я всей душой надеюсь на другой исход, — отрезала Мэдди. — Просто чтоб вы знали.
В порту Бомбея развернули длинные ряды палаток, в которых размещались временные жильцы. Мэдди не могла спокойно смотреть на это поселение из брезента, выглядевшее под дождем серым и унылым. Ей сразу приходили в голову мысли, что Люк имел к этому городку какое-то отношение, возможно, даже подписывал бумаги о приемке. Те, кто ночевал не в палатках, разместились в портовых складах или в каютах лесосплавных судов, стоявших на водной глади притихшего моря. Каждый день по дороге в больницу Мэдди наблюдала наспех организованные экскурсии, на которых сотни сипаев, держась за руки, с изумлением таращились на трамваи и прочих участников оживленного уличного движения. Глядя на них, она думала, что не чувствуй она себя такой усталой (и к тому же женщиной), то пошла бы добровольцем в армию. Делла, которая так и поступила и была направлена на подходящую для женщин работу в одной из портовых столовых, как-то заставила Мэдди улыбнуться, рассказав о полке гуркхов. Бедняги никогда не видели моря и пытались в нем вымыться.
— Они, наверное, не могли понять, почему у них не мылится мыло, — рассказывала Делла, — и почему от этой воды пить хочется еще больше.
— Есть здесь у нас парочка таких, — заметил Гай, оказавшийся в палате в тот момент, когда Мэдди пересказала эту историю матери. Он просматривал карту Элис. — От соленой воды не только пить больше хочется.
