— Я буду вечно любить тебя, — пообещала Мэдди, когда Люк нес ее на руках от машины в жаркую тишину комнат. — Буду любить тебя даже дольше, чем вечно.
— Хорошо, — отозвался он, поставив ее на пол и касаясь губами ее губ и шеи. — А я сделаю так, чтобы у тебя никогда не возникло желания нарушить обещание.
Глава 14
Самочувствие Элис и в самом деле было недостаточно хорошим, чтобы веселиться на свадьбе. Да и на примерках платья она присутствовала с трудом. Но она скорее пропустила бы их, чем тот момент, когда Мэделин шла по проходу в церкви. Сидя на деревянной скамье, как и прежде в мастерской портнихи, она думала: «Моя доченька, — и безотрывно глядела на милое лицо, — доченька моя». Элис понимала, что прямо сейчас она создает воспоминания, которые потом присовокупит к тысячам других и будет прокручивать в голове бесчисленное количество раз на протяжении долгих месяцев и лет, которые ей суждено прожить без Мэдди. В моменты самого глубокого отчаяния она почти желала, чтобы дочь не приезжала в Индию вовсе; ей было бы проще пережить вечную разлуку, чем обрести свое дитя и потерять его снова.
Элис силилась сохранить самообладание в церкви, а потом и дальше на вилле. Она испытала облегчение, когда Мэделин попросила не устраивать пышного празднования, никакого показного блеска, никакой суеты. «Никакой суеты, — подумала тогда Элис. — Если так, то я справлюсь». Она не танцевала. Ей с трудом удавалось сидеть прямо. Боли в животе, от которых она маялась последние недели, не были притворством или способом скрыть от других свое горе и страх (хотя и это тоже). Они были более чем настоящими и становились всё сильнее, а вместе с ними нарастали приступы тошноты. Элис думала, что всё это из-за переживаний.
— Нет, — тихо сказал Гай. Он пришел уже поздним вечером на следующий день, — это твой аппендикс.
Гая позвал Ричард. Это случилось после того, как Элис весь день не вставала с постели, то проваливаясь в горячечную дремоту, то снова приходя в себя. Она бредила свадьбой. Ей казалось, будто Мэделин еще маленькая девочка, которая плачет и умоляет ее, Элис, не отправлять ее в Англию. «Я не хочу ехать. Нет, спасибо, не надо. Я не буду столько болеть, обещаю». Потом она снова видела Мэдди взрослой, будто та покидает ее, восходит по трапу корабля, на борт которого — Элис была уверена — сама она никогда ступить не сможет. Время шло час за часом, боль в животе усиливалась, и Элис начал бить озноб. Вся вилла вокруг нее превратилась в какой-то невозможно жаркий остров, оказавшийся под властью грохочущего бомбейского дождя.
— Тебе надо было прийти ко мне на прием, Элис, — сказал Гай. От беспокойства на его добром усталом лице появились морщинки. Он достал из своей сумки шприц, пояснил, что это облегчит боль, и ввел иглу ей в руку.
Элис закрыла глаза, чувствуя, как опиоиды медленно расходятся по телу и ее накрывает блаженная темнота. Она шевельнула отяжелевшей головой, с трудом кивнув. Да, надо было прийти на прием.
Гай удалился. Она слышала, как он разговаривает с Ричардом за дверью ее спальни. Их приглушенные голоса были едва различимы за шумом дождя. Они говорили, что ее нужно отвезти в госпиталь на операцию. Затуманенный разум Элис подсказывал, что операции нужно бояться. Но страх прошел, не задержавшись в сознании. В самом деле, разве это важно, если боль ушла?
— Я думаю, он разорвался, — беспокоился Гай. (Возможно, это имело какое-то значение.) — Я бы, с твоего разрешения, прооперировал сам.
— Конечно, — согласился Ричард, — разумеется.
Даже в таком притупленном состоянии Элис отметила в разговоре некоторую холодность. Последнее время они редко проводили время вместе; не было обычных ужинов или коктейлей. Сама она написала Гаю о помолвке Мэделин, а потом еще раз, приглашая на свадьбу. Они избегали друг друга. «Пришлось», — подумала она. Каждый из них слишком хорошо понимал другого. Эти чувства по большей части нельзя было выразить словами, поэтому проще было и вовсе не говорить. Элис часто убеждалась в том, что это самое верное решение.
Но сейчас она не могла говорить, даже если бы захотела. Губы были как свинцовые, лицо, руки и ноги с каждой секундой становились ватными. Лишь смутно она поняла, что Ричард снова вернулся к ней. Комната поплыла и закружилась, когда он взял ее на руки и понес вниз; ее всегда удивляла эта нежность его больших рук. Потом она лежала в автомобиле на теплом кожаном сиденье сзади. Ричард держал голову Элис на коленях, положив руку ей на волосы. Сколько таких ночных поездок было у них? Столько детей…
Накренившись, машина тронулась. Потом она, должно быть, потеряла сознание, потому что, открыв глаза, поняла, что ее снова поднимают и кладут на кровать с колесами, которые громко гремят по кафельным плиткам пола. «Каталка, — подумала Элис. — Мы в больнице». Понимание происходящего было приглушенным. Даже паника, которая охватила Элис, когда ей на лицо надели маску и сказали, что сейчас ее повезут в операционную, где ее ждет майор Боуэн, возникла как будто бы не в ней, а в ком-то другом.
Все, что она понимала четко, это что Мэделин уедет и уже совсем скоро, а ей хотелось, чтобы та осталась. Ей хотелось быть рядом с дочерью. Элис жалела, что так и не смогла сказать ей это, выразить, как сильно любила ее, объяснить… все.
Это была ее последняя мысль до того, как в маску капнула какая-то жидкость.
Все бы ничего, но кто-то в операционной вроде бы сказал, что Великобритания объявила войну Германии, а в маске появился очень странный привкус. Голос исчез. Элис плыла, но не в воде, к которой за долгие годы и близко не подходила, а в темноте. Вокруг царила лишь темнота.
Насквозь вымокший посыльный пришел рано утром на рассвете пятого августа и забарабанил в дверь дома, где жил Люк, разбудив спавших на низкой кровати молодоженов. Простыни были смяты. Москитная сетка отяжелела и провисла от влажного тепла комнаты.
Покачиваясь со сна, Мэдди села на постели. Как только она сообразила, что происходит, кровь застыла у нее в жилах, ибо это вторжение могло означать только одно…
Они этого ждали.
Не думать об этом не было никакой возможности. Отсюда и нежелание хоть на минуту покидать квартиру — ведь неизвестно, сколько времени им еще суждено пробыть вместе, и бесконечные предположения, что ответила Германия на ультиматум Великобритании. Накануне вечером они ездили к полковнику и были у него в кабинете в основном военном городке и пытались узнать, что ему известно, отчаянно надеясь, что Германия вывела войска из Бельгии.
— Боюсь, что нет, — со вздохом ответил полковник Уиттакер и достал из ящика стола бутылку рома, — и у них на все про все осталось всего несколько часов.
Он предложил гостям выпить по глоточку. Они отказались и собрались уходить. Уиттакер попытался настоять на своем, сказав, что им с Люком многое нужно обсудить, особенно теперь, когда Эрнест Элдис и многие другие офицеры оставили несколько сотен человек без командования. Услышав его слова, Люк насторожился, сильнее сжал руку Мэдди и ответил:
