Каждую ночь ей хотелось, чтобы он не останавливался. Чтобы они продолжили.
Но она не знала, как ему об этом сказать.
Существовал ли вообще какой-то порядок, позволявший сказать мужчине о своем желании, чтобы он уничтожил твою репутацию?
— Нет, — заключила Делла одним душным утром, когда они пили чай. Жара, как мокрая простыня, давила на поникшие деревья и мертвую траву в саду Питера. — Определенно нет.
— Ну вот, никакой пользы от тебя, — огорчилась Мэдди.
— Уж прости, — ответила Делла, откусывая булочку с кардамоном. — Может, тебе не стоит полагаться в этом вопросе на меня. У меня вообще никакого опыта в этих делах.
— Вот и у меня так же.
— Я не сочувствую. Скорее, наоборот, завидую, — призналась Делла. — Кстати о зависти, Диана вчера вечером спрашивала о тебе. Жаловалась, что ни о тебе, ни о Люке ни слуху ни духу. Мне кажется, она и сама не прочь обратить на себя разрушающее репутацию внимание мистера Деверо.
— Она может попробовать с Эрнестом, — поморщилась Мэдди.
— Фу! — фыркнула Делла, распыляя крошки. — Ты только представь это.
Мэдди не горела желанием это представлять.
— Вернемся к нашей задачке, — жуя, произнесла Делла. — На мой взгляд, ты либо сама должна вести себя посмелее — мы, в конце концов, в двадцатом веке живем, — либо подожди, пока он сделает все за тебя.
Мэдди сморщила лоб, прокручивая в голове слова Люка: «Я не знаю, что ты со мной делаешь».
— Мне кажется, он тоже ждет.
— Ну тогда, — проговорила Делла, — ты знаешь, что делать.
Он ждал.
Маясь в ожидании, Люк загонял себя до изнеможения. Возможно, на дворе и правда вовсю бурлил двадцатый век, но он-то понимал, как обстоят дела на самом деле. Они и так уже наделали шума. Питер держал его в курсе распространявшихся слухов: «Все эти сплетницы-мемсаиб поверить не могут своей удаче. Дочь Элис и Ричарда…» Люк переживал не столько за себя, сколько за Мэдди — насколько сильно это заденет ее. Что касалось его самого, то он просто не решался просить о большем.
Каждую ночь Люк думал только о ней. Он лежал в поту, не в силах уснуть, слушал, как под окнами волны бьются о стены дома, и вспоминал каждую прожитую вместе с ней минуту: звук ее голоса, ее смех, каждый поворот головы, каждые взгляд и улыбку. Тысячи таких мгновений переполняли его память.
Он не знал, что им делать. Остаться в Индии он не сможет, в этом не было никаких сомнений. Люк был счастлив вернуться сюда, заново прочувствовать все, что успело подернуться туманной пеленой прошлого с тех пор, как он был здесь еще в звании капитана вооруженных сил, — дивную красоту этой страны, ее жизнь без прикрас, жару и цветы, яркие краски. Но нескольких месяцев было более чем достаточно, чтобы ему, как и тогда, отчаянно захотелось домой. И только желание быть с Мэдди удерживало его в этом поражающем воображение хаосе. Мысль, что он увидит ее вечером, — единственное, что помогало ему проживать бесконечные дни, состоявшие из совещаний, учений на открытых, кишащих мухами плацах, необходимости часами потеть в плотном уличном движении и постоянно быть вежливым с людьми, которые часто вели себя со своими господами просто по-хамски.
Он, конечно же, хотел забрать Мэдди в Англию, но понимал, каким страшным ударом это станет для ее матери, и от этого чувствовал себя ужасно. («Тебе придется, — сказал Питер. — Бедная Элис. Ричард говорит, она сама не своя».) Ему хотелось забрать ее с тех пор, когда он вернулся в Бомбей и увидел ее в толпе на том базаре. Но прошло всего несколько месяцев. Торопить ее, да и события ему не хотелось. Тем более что в этом не было надобности. Никто не заставлял его спешить с возвращением на острова. Даже наоборот, ему были благодарны, что он пока находится в Индии. («Премного благодарны за вашу службу и терпение тчк».) Так что лучше будет пока не просить Мэдди об отъезде.
И если уж он воздержится от вопросов на тему переезда, то просить ее о чем-то еще тоже явно не стоит.
Так что Люк ждал.
Не хотел торопить Мэдди.
В один из вечеров в начале июня он снова взял в яхт-клубе лодку напрокат и собирался, как обещал, свозить ее на пляж, о котором рассказывал в «Джимхане», попробовать найти вылупляющихся черепах. Он искренне предполагал лишь покататься на лодке и посидеть с ней рядышком на песке.
Но, конечно, то, что затеяла Мэдди в тот вечер, сделало его счастливым до безумия. Люк пребывал в каком-то исступлении. Но сам он изначально такого намерения не имел.
Конечно нет.
На полном серьезе.
Даже не собирался.
(«Лжец», — признался он потом себе.)
Мэдди была странно взволнована с той самой секунды, как выбежала встречать его на подъездную дорожку. Ее нежная кожа была необычно горяча, а в улыбке сквозило что-то дьявольское. Но Люк ничего не заподозрил ни тогда, ни потом, когда она, необычайно тихая, шла с ним по дорожке к пляжу, ни когда они плыли по розоватому морю, окрашенному пылающим закатом. Он любовался Мэдди и был полностью поглощен зрелищем: вот она смотрит на воду, ее белокурые локоны распущены, подбородок прижат к плечу, прикрытому только коротким рукавом темного вечернего платья.
Они подплыли к пляжу как раз, когда солнце исчезало за горизонтом. На песке никого не было. Не считая набегавших волн и пикирующих чаек, все было спокойно. И лишь дымок, поднимавшийся из-за густой растительности, да запах угля и специй выдавали присутствие где-то поблизости других людей.
Люк подвел лодку к берегу. Мэдди перегнулась через борт и, глядя вниз, закусила губу. День снова выдался знойным. Несмотря на поздний вечер, жара стояла такая изнуряющая, какая в Европе бывает в самый полдень. Он словно почувствовал, какое искушение испытывала Мэдди.
— Тебе надо окунуться, — посоветовал Люк.
— Вода теплая?
— Как в ванне, — он плавал каждое утро в бухте неподалеку от дома.
— Как в ванне, — повторила она.
Она стянула перчатки. Люк смотрел на ее тонкие руки и не мог заставить себя отвернуться. Пальцы Мэдди дрожали, когда она опустила их в воду.
Она почему-то выглядела страшно взволнованной, и тут Люка осенило. Он не сразу понял почему, но в груди у него все сжалось, когда он заметил лихорадочное возбуждение Мэдди. Ему не хотелось, чтобы она переживала. Только не с ним. Ни за что. Меньше всего он хотел, чтобы она хоть чего-то боялась. Однажды ему настолько же была невыносима мысль, что Мэдди тоскует по дому. Он был знаком с нею всего пять минут, но уже тогда хотел ей только счастья.
И тогда, в тот самый миг, чувствуя, как у него самого пот разъедает кожу на спине под сорочкой, Люку хотелось показать ей, насколько приятнее, когда Аравийское море омывает тело, чем сидеть и париться в чулках, корсете и один бог знает в чем еще.
— Так не пойдет, — возразил Люк.
