Он оказался на узкой улочке. По обеим ее сторонам выстроились дома и домики. Разноцветные навесы заслоняли сверкающее солнце. Вокруг сновали толпы людей. И среди них была женщина в лимонно-желтом платье, соломенной шляпке, с блестящими локонами.
Это была она.
Джонс в этом не сомневался.
Он начал проталкиваться к ней сквозь толпу. Попытался бежать.
А она шла все быстрее и быстрее, скрываясь из виду.
Он принялся взбираться по каменной лестнице и остановился. Его грудь тяжело вздымалась. Потом он увидел ее снова. Уже очень далеко, и перед ней беззубо скалился какой-то мужчина. Джонс чувствовал, как открывает рот, набирает в легкие воздуха, и думал, что вот-вот прокричит имя, назовет ее по имени…
Глаза его резко открылись. Вот и явь. Вокруг чернота — беспощадная противоположность тому яркому месту, где он только что побывал. Он лишь беспомощно моргал, стараясь вспомнить, где находится на самом деле. Его прошиб холодный пот. Пульс зашкаливал. Дотронувшись пальцем ноги до остывшей бутылки с водой, он вспомнил, что находится в Пятом королевском госпитале.
Сон уже таял, исчезая так же быстро, как возник.
Трясущейся рукой Джонс полез за своей книжицей и записал только то, что сумел запомнить.
«Беззубый мужчина».
Шум.
«Рынок?»
Карандаш выпал из его руки, а голова откинулась на мокрую подушку.
Джонс не понимал значения ничего из увиденного во сне.
Глава 5
Бомбей, весна 1914 года
Открытка от Люка Деверо пришла в субботу, за три дня до встречи в кофейне. Три дня. Они одновременно казались вечностью и ужасающе, волнующе коротким мгновеньем. Мэдди поверить не могла, что это наконец произойдет. И хотя она постоянно обдумывала, как бы ускользнуть с виллы так, чтобы не пришлось отвечать на вопросы матери, все это выглядело настолько невероятным, что Мэдди казалось, у нее не хватит ни на что духу. Матери она решила сказать, что обедает с Гаем в клубе «Джимхана», а когда Элис неизбежно поймет, что ее обманули, можно будет что-нибудь сочинить. Мэдди пыталась вообразить, как все будет: она отправится в незнакомую кофейню и увидит там Люка Деверо. Они будут сидеть за одним столиком, дышать одним воздухом, смотреть друг другу в глаза, говорить о… о чем? Она не знала. Как только она думала об этом, ее пробирала дрожь.
Все бесконечно долгие знойные выходные Мэдди не находила себе места. За исключением похода в собор Святого Фомы воскресным утром, они с Элис провели все время дома. В те дни не было игр ни в поло, ни в крикет, чтобы можно было разнообразить досуг. Не было ни вечерних коктейлей, ни званого ужина, куда можно было бы сходить. Жар безоблачного неба сжигал лужайку, пальмы и джунгли внизу и превращал комнаты виллы с закрытыми ставнями в печи. Повсюду проникал густой золотой свет и летала пыль.
Мэдди искала, чем себя отвлечь. Несколько раз приняла прохладную ванну, наслаждаясь короткой передышкой от пекла и свободой от давящего корсажа и чулок. Она пыталась читать, но поняла, что постоянно перечитывает в книге один и тот же абзац, не понимая смысла. Тогда она начала писать письмо тете Эди.
«Как ты поживаешь там, в Шотландии? Не наметилась ли весна? Мне так больно думать, что ты там одинока. Я бы очень хотела, чтобы ты приехала к нам погостить. Позволь, я хотя бы спрошу у мамы…»
Но порыв писать угас еще до того, как она закончила первую, влажную от пота страницу. Мэдди начала письмо Делле. «Когда, в конце концов, вы уже вернетесь?» Но бросила и его. Ее взгляд блуждал по открытке Люка Деверо, лежавшей на письменном столе. Из головы у нее не шла ирония, заключенная в его словах: «Я буду ждать вас там во вторник в полдень. Придете?»
Понимал ли он, насколько мало у него поводов, чтобы сомневаться в ее согласии?
Мэдди переместилась от стола к шкафу, возле которого провела неприлично много времени, мучительно выбирая платье, которое лучше всего подойдет для похода в кофейню. Что бы подумала на этот счет Сильвия Панкхёрст
[10]? Бесчисленное множество раз она прохаживалась в рассеянной тени сада, обмахивая себя веером. А потом, подчинившись внезапному порыву, даже сходила на кухню проверить, не стоит ли помочь повару печь бисквит «Виктория», который он обычно делал по воскресеньям.
— Мемсаиб, — обиделся повар, — вам не нравятся мои блюда?
— Что? — не сразу поняла Мэдди. — Вовсе нет.
Повар пристально смотрел на молодую хозяйку.
— Нет, не нравятся?
— Да нет же, все очень вкусно. Я просто…
Стиснув зубы, он опустил взгляд на кухонный стол, ножки которого стояли в чашах с водой, чтобы ни один красный муравей не пробрался наверх.
— О господи! — воскликнула Мэдди. — На самом деле я только хотела помочь. Мне нравится, как вы готовите, особенно это карри с индейкой на Рождество…
Повар закрыл глаза.
Мэдди вышла из кухни.
Но выходные нельзя было назвать беспросветным кошмаром. Случилось и приятное событие. Как ни странно, произошло оно благодаря Элис.
Был уже вечер воскресенья. Палящее солнце клонилось к закату, заливая лужайку неземным светом. Небо над пальмами и густыми джунглями переливалось всеми оттенками красного, фиолетового и золотого. Над крышей виллы и верхушками деревьев роилась стая воздушных змеев, хлопавших крыльями, а стрекотанье цикад сливалось с детским смехом. Дети садовника гонялись по траве за павлинами. Мэдди, наблюдавшая за тремя ребятишками с веранды, решила, что с ними, пожалуй, можно неплохо развлечься. Она принесла из гостиной масляные краски Элис и отправила детей искать белые камешки. А потом они уселись вместе на лужайке, и Мэдди начала разрисовывать камни обезьянками, точками и прочими узорами, какие только можно вообразить. В глубине души она надеялась, что павлины ей благодарны.
Они разрисовали подобным образом уже половину камней, когда Элис пришла посмотреть, чем это они занимаются. Она появилась так тихо, что Мэдди и не заметила, что мать рядом, пока та не заговорила.
— Я тоже так рисовала с тобой, Мэделин, — сказала она.
Мэдди обернулась и встретилась взглядом с матерью. Элис уже надела платье с высоким воротником и была полностью готова к ужину. Она сложила руки на груди и наклонилась, заглядывая Мэдди через плечо.
— Мы постоянно так делали, — продолжала Элис, как подумалось Мэдди, больше для себя.
— Я помню, — ответила Мэдди, ни капли не лукавя. В отличие от случая с салютом, она сохранила в памяти воспоминания о часах, которые провела, уютно устроившись на коленях у матери. Элис клала подбородок на ее макушку и направляла тонкими пальцами детскую руку дочери. Мэдди даже забрала несколько камней с собой в Англию и, глядя на них, пыталась увязать эти воспоминания с той действительностью, в которой мама ее не навещала. Чем старше она становилась, тем хуже у нее выходило.
