Но однажды они пришли.
На обороте открытки из Пуны с верблюдами возле озера, обрамленного пальмами.
Как видите, я уже гораздо ближе к Бомбею. Я бы очень хотел увидеть Вас, мисс Брайт. Вы согласитесь встретиться со мной? Недалеко от вокзала есть маленькая кофейня (начало пятой части в путеводителе, если мне не изменяет память). Я буду ждать Вас там во вторник в полдень.
Придете?
Глава 4
5-й королевский военно-медицинский реабилитационный госпиталь, графство Суррей, 1915 год
Он приехал холодным ноябрьским утром прямо перед завтраком. Санитарная машина, на которой его привезли, медленно пробиралась по изгибам обледенелой дороги. Стеклоочистители рывками двигались туда и обратно, оставляя на лобовом стекле чистые полукружия. Медсестра Эмма Литтон вышла встречать нового пациента на ступени главного входа, приплясывая на месте от мороза и растирая рукава своей униформы сестринского корпуса имени королевы Александры — в тщетной попытке согреться. Она была опытной медсестрой, прослужившей уже пятнадцать лет, и многие месяцы ее службы пришлись на время этой страшной войны. Как правило, за считаные минуты до прибытия пациента Эмма всегда задумывалась о тяжелых военных месяцах и перебирала в памяти сделанные за это время записи. Но в тот день все ее мысли занимали лишь ревущие угольные котлы внутри госпиталя. Она опасалась, что несколько преждевременно оставила их без присмотра.
— Скорее, — скомандовала она неповоротливому автомобилю, задохнувшись в клубе дыма. — Давайте поторопитесь.
Санитарная машина продолжала плестись со скоростью ленивца.
Эмма успокаивала себя тем, что скоро пациент окажется в уютной комнате. Она попросила медсестру из отряда добровольной медицинской помощи заложить в топку угля, а сама положила в его постель бутылку с горячей водой. Девушка из отряда добровольцев была у них новенькой и беспокоилась о том, как бы прибывающий пациент — офицер Джонс, как они должны были звать его, а точнее, офицер Томми Джонс — не оказался шпионом. Это было его не настоящее имя, и никто не знал, как его звали на самом деле.
— А что, если он лжет насчет потери памяти? — как-то спросила она. — Что, если боши
[8] послали его сюда, чтобы выведать наши секреты?
— Какие секреты в Суррее? — укорила ее тогда Эмма. — Глупая ты девчонка! Бедняга просто потерян.
Медсестра из добровольцев густо покраснела и не проронила больше ни слова, поправляя постель офицера Джонса.
Теперь Эмма жалела о том, что огрызнулась тогда. Всему виной те долгие ночи, во время которых люди то и дело просыпались от кошмаров и кричали, и краткие зимние дни, когда сестры терпеливо уговаривали пациентов погулять, старались увлечь их беседой. А теперь еще эта стужа, заморозившая старые водопроводные трубы госпиталя. Эмма понимала, что на свете есть еще достаточно людей, которым приходится мириться с гораздо худшими бедами. Этих несчастных она вспоминала каждый вечер в своих молитвах Но все же и на ее долю выпало немало. Она решила разыскать потом девушку из отряда добровольцев, принести ей фруктового пирога из сестринских запасов и извиниться. Такой уж она была наивной, и едва ли ее можно винить за это. Ведь если подумать, то даже отрадно, что этой девочке удалось сохранить достаточно простодушия среди сумасшествия этого мира. Она была настолько неискушенной в человеческих горестях, что считала шпионаж вероятнее жуткого ранения в голову.
Санитарная машина со скрипом остановилась, прервав грустные размышления Эммы. В очередной раз энергично растерев руки, она посмотрела, как из кабины выбирается водитель — молодая женщина в перехваченном поясом кителе защитного цвета, юбке до икр и суконной шапочке корпуса медицинских сестер скорой помощи.
— Доброе утро! — крикнула ей Эмма.
— Доброе? — тут же усомнилась она, подтвердив теорию, выдвигаемую сестрой-хозяйкой, что машинами управляют девушки грубоватого типа. — Чертовски холодно.
— Но это легко исправит какао, — ответила Эмма, внутренне содрогнувшись от собственного веселого тона. В такой манере она всегда разговаривала с самыми угрюмыми пациентами.
Расположить к себе сестру корпуса скорой помощи Эмме не удалось. Впрочем, это никогда не удавалось и в случае с пациентами.
— Похоже, у меня отвалились пальцы ног, — сказала суровая девица, потопала ногами, восстанавливая чувствительность, и обошла автомобиль, чтобы открыть задние двери с красными крестами.
Она широко их распахнула и что-то неразборчиво пробормотала находившемуся внутри пациенту. Сложив руки на груди, Эмма дожидалась, когда же он выйдет, но тот не торопился. В этот момент она испугалась, а вдруг офицер Джонс передвигается хуже, чем она предполагала? А она не прихватила кресло на колесах. Сестра-хозяйка заверила ее, что оно не понадобится. Но что, если она ошиблась? Такое вполне могло случиться. Что, если черепно-мозговая травма повлияла на его способность передвигаться? Тогда ей придется оставить пациента в стылой кабине с этой неразговорчивой шофершей, чтобы сходить за санитаром. Хорошенькое начало! И почему она не подумала обо всем заранее? «Будь готова к любому повороту событий», — ее собственный девиз, которому она учила всех новичков. И сама же так оплошала, совсем не подготовившись.
Пока Эмма отчитывала себя, в дверях машины показался офицер Джонс в армейской шинели. Мужчина стоял спиной, и оказалось, что он прекрасно двигается. Но прежде чем Эмма позволила себе с облегчением вздохнуть, он повернулся и устремил взгляд на коричневый фасад госпиталя. Сестра замерла, уставившись на мужчину, хотя и знала, что никогда не следует проявлять повышенное внимание к пациентам.
Она даже не сразу поняла, что смотрит чересчур пристально.
И потребовалось еще некоторое время, чтобы до нее дошло почему.
Дело, конечно, вовсе не в его внешности. Хотя черты его лица были безупречны, у Эммы от этого вряд ли подкосились бы колени. Миновали те времена, когда такое было возможно. Нет-нет, нечто другое потрясло женщину.
Постепенно Эмма поняла, в чем дело. Несмотря на то что больной явно был измучен (на мужественном лице красноречиво проступали синяки), его вид не казался болезненным. Ни единого намека на это. Поэтому он совсем не походил на остальных пациентов. У тех был взгляд людей, повидавших слишком многое в этой жизни, плечи перекошены и ссутулены, кожа бледная, как воск. А офицер Джонс казался таким… живым. Прямая спина, плечи ровные, а сжатые кулаки говорили о большой энергии. И Эмма — женщина, гордившаяся своей проницательностью, которую приобрела за пятнадцать долгих лет службы, чуть было не произнесла вслух, что он, должно быть, приехал не туда.
Сестра корпуса скорой помощи многозначительно кашлянула, давая ей понять, что пора бы перестать таращиться на пациента. Замерзшую Эмму бросило в жар при мысли о собственном непрофессионализме. А заметив ухмылку коллеги и тут же поняв, что за вывод она сделала, Эмма смутилась еще больше.
