Социология неравенства, рассматривавшая сначала классовые различия, а затем региональную, гендерную и поколенческую дифференциацию, дала новый импульс социально-психологическим исследованиям. Теперь представлялось целесообразным вновь обратиться к коллективной психологии общества, но уже не изучать ее как моментальную психограмму немцев, а рассматривать исключительно с точки зрения эволюции во времени. При ближайшем взгляде оказалось, что коллективная психология немецкого общества распадается на различные поколенческие сегменты. Хайнц Буде задался вопросом о том, как воспринимался и прорабатывался различными поколениями период национал-социализма, какими коммуникативными запросами или запретами это сопровождалось и какую печать наложило это на ментальный профиль каждого поколения. Воспоминания подчиняются логике, которая соответствует исторической локализации, поэтому Буде отрицает генерализацию исторического опыта, говоря в данной связи об «идиосинкразии на скорбь»
[176].
Понадобилась смена поколений, чтобы историческая наука занялась «начальным периодом ФРГ и национал-социалистическим прошлым». Сначала Герман Люббе и Герман Грамль опровергли тезис о вытеснении прошлого, затем Норберт Фрай (р. 1955) опубликовал книгу «Политика обращения к прошлому» («Vergangeheitspolitik») о политической культуре раннего периода истории ФРГ, где с привлечением большого количества источников проанализированы общественные дискуссии, решения и законы об окончании денацификации, которые привели к значительному сужению политических чисток, проводимых союзниками
[177]. Спустя год Гезина Шван выпустила книгу «Политика и вина» (1987), где также рассматривалось формирование политической культуры в ФРГ и обосновывался тезис, что эта политическая культура определялась этической оценкой итогов нацистского прошлого и всеобщим осуждением совершенных тогда преступлений. Успешная и глубокая демократизация ФРГ проявлялась прежде всего в базовом этическом консенсусе, который разделялся гражданами страны, сознающими свою вину и ответственность
[178]. Еще два автора обратились к немецкой мемориальной истории в контексте нового национального дискурса о нормализации. Андрей С. Марковиц и Симон Райх обрисовали в своей книге «Немецкая дилемма» раздвоенность немецкой политики между отказом от могущества, к чему немцев понуждает память о собственной истории, и возможностью обрести новое могущество и принять на себя политическую ответственность за лидерство в Европе
[179]. По мнению авторов, политическое могущество и коллективная память немцев не обязательно должны исключать друг друга, поскольку память может способствовать как самопросвещению общества и критическому обузданию политического могущества, так и утверждению этого могущества. Коллективная память сама по себе является политическим фактором.
С работой Гезины Шван перекликается книга социолога Хельмута Дубиеля (Helmut Dubiel, «Niemand ist frei von der Geschichte»), опубликованная в 1999 году. Он проанализировал дебаты, состоявшиеся в бундестаге за период с 1949 по 1997 год, чтобы ответить на вопрос, какую роль в политических дискуссия ФРГ играло обращение к национал-социалистическому прошлому. Отталкиваясь от утверждения Люббе, что коллективное замалчивание этого прошлого стабилизировало новую демократию, Дубиель выдвигает контртезис, согласно которому на становление немецкой демократии заметное влияние оказала критическая рефлексия по отношению к памяти о преступлениях национал-социализма. По мнению Дубиеля, источником демократии служит ужас при воспоминании о том, что ей предшествовало. Поэтому для стабилизации демократии «следует помнить о трагедиях и страданиях, которые легли в ее основание»
[180].
При обзоре работ, опубликованных историками, политологами и социологами за последние годы, становится более или менее очевидным их программный характер, способствовавший конституированию нового предмета научных исследований – мемориальной истории (Gedächtnisgeschichte). К этому междисциплинарному проекту могут примкнуть литературоведы и культурологи, которые интересуются речевой артикуляцией и символическими формами общественной коммуникации, а также вопросами восприятия, формирования ценностей и конструированием идентичностей. Мне хотелось бы воспользоваться тем общественным возбуждением, которое возникло в результате спора между Вальзером и Бубисом, чтобы проследить формирование немецкой мемориальной истории от ее начала в 1945 году. Тексты, на которые я буду ссылаться, ныне преимущественно забыты и вспоминаются только в качестве предмета социальных исследований. К таким текстам относятся дебаты бундестага, выступления по радио, интервью, дневниковые записи, литературные публикации. Наиболее важным источником служат периодические издания, выпускавшиеся в первые послевоенные годы по лицензиям союзнических властей и запечатлевшие те дискуссии, которые чрезвычайно информативны для нынешних дилемм мемориальной культуры. Центральное место среди подобных изданий занимает ежемесячник «Преображение» («Die Wandlung»), который выпускался Дольфом Штернбергером и где публиковались литературные тексты, статьи, дневники и политические документы. Журнал сделал своей программой стремление постепенно закрыть унаследованный и опасный разрыв между культурой и политикой. Четырехлетний период существования журнала с 1945 по 1949 год точно совпал с периодом отсутствия немецкой государственности. Соучредителями журнала были Карл Ясперс, Альфред Вебер и Вернер Краус. Последний из них, будучи активным коммунистом, был отозван в Лейпциг; он вышел по собственному желанию из состава соучредителей, и его заменила Луиза Кашниц. Контакты с Краусом окончательно прервались. По словам Штернбергера, произошедшее с составом соучредителей ежемесячника «отразило раскол Германии, Европы и всего мира».
В период с 1945 по 1949 год, когда ужасы войны еще остро переживались, а Холокост превращался из гнетущей тайны в страшное откровение, будущее для немцев оставалось открытым, поэтому столь принципиально важную роль играли тогдашние общественные дискуссии. Этот догосударственный период завершился для Западной Германии принятием Основного закона. Он ознаменовал собой начало развития демократии, успех которого спустя сорок лет подтвердило вступление ГДР в сферу действия этого Основного закона. Он носит свое название по праву. Основной закон создал для немцев, которые через полвека могут с удовлетворением констатировать это, стабильный политический фундамент, оказавшийся на протяжении десятилетий прочным, надежным, способным выдержать нелегкие испытания. Иной получилась «основа» для немецкой мемориальной истории, у которой в период с 1945 по 1949 год не было за душой ничего, если не считать тяжелой травмы, отголоски которой вновь прозвучали в общественной дискуссии вокруг спора между Вальзером и Бубисом.
