То, о чем не говорят на суде, исчезает в безмолвии. Нацистские преследования и убийства гомосексуалистов вообще не включены в число пунктов обвинения и на процессах не фигурируют. Некоторые руководящие нацисты говорят об уничтожении цыган, но свидетелей-цыган для дачи показаний не вызывают. Хотя в лагерях смерти Белжец и Собибор убито около миллиона польских евреев, в ходе всех тринадцати Нюрнбергских процессов об этих лагерях не упоминают ни словом. Лагерь смерти Треблинка упоминается однажды, вскользь, и именуется просто концентрационным. Участь евреев мелькает вспышками черноты, однако суть идеологии, расовая ненависть — это не главный вопрос. Доминанта — агрессивность нацистской Германии, стремление к мировому господству и преступления против мира.
Мир отстраивается на трясине забвения.
Лондон
Во вторник 18 февраля Великобритания снимает с себя ответственность за Палестину.
В четверг 20 февраля премьер-министр Клемент Эттли объявляет, что англичане предоставляют Индии самостоятельность.
В пятницу 21 февраля американцев информируют, что Великобритания прекращает поддержку Греции и Турции.
Империя трещит по швам. Владычица мира отрекается от своего господства, держава, которая правила морями и торговыми путями, определяла расстановку сил, распространяла свой язык, спорт, оружие, систему образования, свой фунт и своих солдат, обрывает связи и оборачивается к самой себе.
Непонятная неделя.
Будапешт
Двадцать пятого февраля начинается чистка антикоммунистических элементов — арестован Бела Ковач, лидер Партии мелких сельских хозяев (ПМСХ). Его обвиняют в заговоре против советских оккупационных властей и приговаривают к пожизненной ссылке в Сибирь. Он первый, но не последний.
Март
Голливуд
Билли Холидей в Голливуде, ей предстоят съемки в фильме «Новый Орлеан».
Ее роль — поющая горничная, влюбленная в музыканта, которого играет Луи Армстронг. Холидей и хочет сыграть эту роль, и не хочет. Ведь в ней изначально присутствует унизительность — само положение прислуги, а певица всю жизнь стремилась уйти от этого.
Первый раз она снимается в одиннадцатиминутном эпизоде. В черном платье, белом фартуке и белом чепце, униформе людей второго сорта, горничная на минутку садится за хозяйский рояль и поет для себя. Застав ее за этим занятием, белая хозяйка дома делает ей резкий выговор:
— Разве я не говорила, что не желаю снова видеть тебя за фортепиано?
— I’m sorry, ma’am. Простите, мэм.
— Что за музыку ты играла?
— Блюз, мэм.
— Блюз? Вы играете блюз
[13], когда вам грустно?
— Нет, мэм. Он просто так называется. Мы играем его и когда грустим, и когда веселимся. Даже когда влюблены.
Билли Холидей страшно зла на своего агента, который заключил этот контракт. А все бы могло быть иначе. «Новый Орлеан» мог бы стать фильмом, где джаз льется рекой, фильмом, где музыка есть и язык, и содержание. Репетируется эпизод за эпизодом. Билли Холидей, в частности, поет титульную песню «Do you know what it means to miss New Orleans» и «The blues are brewin’». Луи Армстронг, который был для нее одним из первых образцов, сейчас здесь, вместе с нею, в съемках участвуют и его большой оркестр, и регтайм-бэнд. А еще оркестр Вуди Германа, где играют несколько лучших американских джазистов. Потрясающая музыка. Но затем сцены одну за другой вырезают.
Режиссер Герберт Биберман уступает нажиму кинокомпании «Рейдио-Кейт-Орфеум», которая полагает, что в фильме занято слишком много афроамериканцев. Можно подумать, будто именно они создали джаз.
Ансбах, Южная Германия,
американская зона
Йосеф сидит на уроке, когда кто-то вдруг прерывает занятия и просит его выйти в коридор. Там его ждет мама — Лилли.
Целый год он провел в сионистском приюте для детей-сирот в Штрюте, Ансбах. Он — исключение, аномалия, редкий случай, когда у ребенка жив один из родителей. Этот мальчик всегда чувствовал себя не таким, как все, и даже здесь ему не дано принадлежать к большинству.
В приюте господствуют товарищество и равенство. Руководителей двое — молодой парень по фамилии Кенеди и молодая женщина по имени Кати. Мальчику Йосефу они очень по душе. Все хорошо, тепло и надежно. Сюда его отправила мама, а теперь вот она вдруг стоит в коридоре.
Йосеф и его мама уцелели. Тому есть четыре причины, есть тысячи причин, но ни одна не служит достаточным объяснением.
Лилли бегло говорит по-немецки. Это одна причина.
Адольф Эйхман, главный специалист нацистской Германии по еврейским вопросам, — вторая причина. Когда настает срок убивать венгерских евреев, он следует инструкциям Рейнхарда Гейдриха «прочесать всю страну с запада на восток». В первую очередь забирают евреев из провинции, тогда как столичным евреям дают пожить еще несколько недель.
Третья причина зовется Сталин и его Красная армия. Они занимают в Будапеште квартал за кварталом, освобождают город от немецких и венгерских нацистов, улица за улицей. Позднее они на своих зеленых танках с большими красными звездами проезжают по городу. Красивое зрелище, эти танки, так мальчик будет думать до конца жизни. Самые красивые, какие когда-либо видели люди.
Четвертая причина — кое-что иное. Порой нет вообще никакого рационального повода, чтобы один человек умер, а другой уцелел, будь то в геноциде или на войне. Такие слова, как «везение» и «чудо», суть не что иное, как орнамент, приукрашивание непостижимых обстоятельств. Никто не способен определить, чтó тяжелее — умереть или не умереть, никто не способен подсчитать цену выживания, эпизодическую уплату долгов.
Отец Йосефа пропал. В памяти — запах его бритвенного лосьона. На регистрационном бланке детского приюта в Штрюте кто-то написал: «Погиб на принудительных работах на Украине». И еще: «Мать на пути в Палестину».
Лилли отправила Йосефа сюда, а теперь вдруг приехала. В сумке у нее венгерские колбаски, и она спрашивает, как он поступит со своим будущим, спрашивает сейчас, посреди урока.
Она что же, так и ехала из Венгрии в американскую зону Германии с колбасками в багаже?
Йосеф хочет остаться с детьми в лагере? Она рассказывает, что снова вышла замуж. Может, он вернется с нею назад, в Будапешт, к отчиму? Они стоят в коридоре. Или он поедет с сионистами в Эрец-Исраэль? Йосефу нравится вкус венгерских колбасок, сочных, красных от паприки, с белыми кусочками сала. Йосеф постоянно голоден.
Берлин
«Знак нашего времени — развалины, — пишет немецкий писатель Ханс Вернер Рихтер в своем журнале „Дер руф“ („Призыв“). — Они окружают жизнь. Это внешний символ внутренней неуверенности человека в наше время. Руины живут в нас, а мы — в них. Это наша реальность, которая требует, чтобы ей придали форму».
