Кассандрос – так его звали. Того, кто основал этот город. И дальше что? Какой-то из помешанных на власти генералов в войске Александра Великого, которому пришло в голову сделать этого самого Кассандроса царем Македонии. Катрин он вовсе не интересен. А вот его наследие – другое дело. Овеянный мифами город, названный им в честь жены. Лучше места не придумать. Лес, зелень пышнее, чем даже в Афинах. Гора Хортиатис защищает от внезапных набегов, мирное Эгейское море открыто для торговых кораблей, а по другую сторону большого залива – сам Олимп, место обитания повелителя туч Зевса, и Геры, и всего сонма богов. Тут зреют персики, тутовницы заманивают червячков-шелкопрядов, апельсиновые деревья надевают белые пышные подвенечные платья. Через город проходит один из важнейших торговых путей Рима, соединяющий Рим и Константинополь, – Виа Игнация, прямое продолжение знаменитой Аппиевой дороги.
Со дня своего основания город стал местом сходящихся и расходящихся потоков. Религиозных и философских, но не только. И более приземленных: беженцев, солдат, купцов и искателей счастья. В этом месте сходились горные тропы, нахоженные дороги, морские пути и ветра; они меняли образ и переходили друг в друга, как греческие боги. Те, как известно, легко принимали любой облик – человека, лебедя, быка. Изменения вечны и неотвратимы. Банальная и хорошо известная истина может поменять обличье и выглядеть как свежая, только что открывшаяся.
Представьте: кто-то идет с юга, направляется с Ближнего Востока на север, скажем, на Балканы, – никак не миновать Фессалоники. Пришельцы с запада, с Адриатического моря по дороге в Константинополь, – будьте любезны. Обходных путей не было – да никто к ним и не стремился. Так тысячи течений объединялись в одно. Здесь можно было услышать все известные языки, увидеть товары со всех концов света, в ходу были монеты всех стран – и, конечно, бесчисленное множество верований и способов возносить молитвы. Апостола Павла тоже принесло одним из этих потоков. Он проповедовал в одной из синагог и убедил многих евреев принять христианство. Написал здесь два письма, убеждая отречься от старой веры.
…Убили и Господа Иисуса и Его пророков, и нас изгнали, и Богу не угождают, и всем человекам противятся, которые препятствуют нам говорить язычникам, чтобы спаслись, и через это всегда наполняют меру грехов своих; но приближается на них гнев до конца
[38].
Фессалоники… перекресток всех перекрестков, точка преломления всех преломлений, заманчивая добыча для варваров. Здесь побывали и викинги, и булгары, и арабы; римляне и венецианцы тоже косились на этот удивительный город. В 1430 году город с большой кровью захватил османский султан. С тех пор он принадлежал туркам и получил название Селаник. И если кто-то спросит, где встречаются Восток и Запад, то ответ будет очевиден: здесь.
И в этом городе 2 марта 1890 года родился Видаль Коэнка, житель Османской империи. Родился и жил с матерью Флорой, отцом Соломоном, старшим братом Моисеем, младшей сестрой Ракель и совсем маленьким Альбертом – так выглядела семья на рубеже столетий. Отпечатки их жизни обратились в прах, провалились в забвение, и теперь, больше чем сто лет спустя, ничего восстановить нельзя. Катрин добросовестно пытается найти следы, но небогатые люди, как правило, следов не оставляют. Никаких передаваемых по наследству живописных полотен, ни проданных, купленных или перестроенных домов. Никакие ниточки не найти, потому что их, этих ниточек, не существует и не существовало. Не сохранилось ни фотографий, ни писем, ни дневников – ничего. Жизнь небогатых людей, наверное, можно прочитать по каким-то случайным знакам и совпадениям, но она все равно останется такой же загадкой, как наскальная живопись в пещерах. Потомки тщетно пытаются ее истолковать, но ни одна из теорий не имеет больше прав на существование, чем другая, даже противоположная.
Смотрите – что это? Праздник? Охота? Ритуал? Молитва?
Неизвестно…
Все родовое наследство состоит из слов, из обрывков предложений, каждый раз меняющих смысл при пересказе. История семьи – испорченный телефончик, история перешептывания поколений. Определить, что правда, а что вымысел, – невозможно.
Невозможно.
Катрин вышла из отеля и направилась по улице Эрму. В архив. Она остановилась у цветочного магазина – хозяин как раз поднимал ярко-красную маркизу с большой белой надписью ΛΟΥΛΟΥΔΆΔΙΚΑ. “Цветы”. Наклонилась подышать неназойливым, сладковатым запахом мимозы, выставленной перед входом в пластиковых ведрах с водой. Список мест, которые она должна посетить, не просто длинен, он еще разделен пополам на две колонки. Слева – улица, базар, площадь. Справа – воображаемая картина: как все это выглядело тогда.
Ее прабабушка Флора Маисса вышла замуж за Соломона Коэнку и родила от него мальчика, которого назвали Видаль. Ее родовое имя прослеживается до начала шестнадцатого века. Катрин уже знает: Моисей Маисса похоронен на сефардском кладбище 1 января 1508 года. Что это значит? Это значит вот что: она, Катрин, ведет свой род от одной из самых древних испанско-еврейских семей в городе. Но кто знает? Кто и что может знать теперь? Флоры давно нет, данных переписи нет, архивы еврейской общины пропали или уничтожены. Могила Моисея Маиссы? Ее тоже нет.
Катрин видела одну-единственную фотографию Флоры. Флора в черном платье на фоне каких-то кустов держит за руку дочь Ракель. Что-то отвлекло ее как раз в момент срабатывания затвора – смотрит куда-то вбок. Может, кто-то что-то спросил или выкрикнул. Но все равно: она доминирует. Что-то в ней есть. Четко очерченные скулы, миндалевидные глаза, поза – все излучает силу и упорство. Когда такая женщина входит в комнату, она не может остаться незамеченной. Все посмотрят в ее сторону.
Ага, вот и она.
А много позже Видаль будет пытаться ускользнуть от недреманного ока матери. Будет скрывать любовь, дочь, вторую жизнь. Наверное, не только из страха перед ее грозным проклятием, но и из жалости: для нее это было бы страшным ударом.
Много позже.
Если бы Флора родилась в более обеспеченной семье, наверняка и замуж бы вышла гораздо раньше, совсем юной девочкой, как принято у испанских евреев. Но она родила первого ребенка, когда ей было уже двадцать семь, от мужа старше ее на двенадцать лет. Почему так поздно? Скорее всего, не было приданого. Общеизвестно: чем больше приданое, тем богаче жених. Маленькое приданое – жених победнее, а если вообще нет приданого – нет и жениха. Возможно, она работала прачкой или сидела дома во дворе и крутила сигареты по заказу табачных фабрикантов, копила себе на приданое. А может, и вовсе не собиралась выходить замуж, не хотела подчиняться мужу. Тоже не исключено, если вспомнить, какой сильной и несгибаемой волей обладала Флора. И только когда в ее жизни появился рассудительный, намного старше ее, Соломон, решила поскорее выйти за него замуж. Все может быть правдой – и первое, и второе, и третье.
Первенца назвали Моисеем – имя, вмещающее и целое море, и возможность приказать ему расступиться. Второго сына не стали обременять такой исторической ответственностью, зато дали ему имя, обозначающее саму жизнь: Видаль. Испанские евреи нередко меняли имена после тяжелого жизненного кризиса, особенно если удалось счастливо избежать очередной опасности. Женщин в таких случаях называли Вита, а мужчины получали имя Видаль. Почему? Родился ли Видаль слабым и беспомощным? Может быть, перенес в младенчестве болезнь, поставившую его на грань смерти? Но что бы ни стояло за этим решением, мальчик получил имя Видаль. Видаль Соломон Коэнка. Защищающее, изгоняющее демонов, укрепляющее семейные узы, древнееврейское и испанское.
