Меня поразило, как часто парни говорили, что бросили спорт, которым увлекались, не потому, что им не хватало умений, а потому, что они не выносили дух «Повелителя мух» среди товарищей по команде и тренеров. «Я играл в футбол до одиннадцатого класса, — сказал Ноа, второкурсник из Лос-Анджелеса. — Я всегда любил этот спорт, но атмосфера в команде, братанство — это уже слишком. Постоянно приходилось доказывать, какой ты крутой, какой ты мужик, как тебе плевать на все. Я чувствовал себя изгоем».
Думаю, самым экстремальным был случай Итана из Бэй-Эриа; его взяли в небольшой колледж свободных искусств в Новой Англии, чтобы он играл в лакросс. «Я знал, что там будет типичная для Восточного побережья культура пофигизма, — сказал он, — но таких масштабов точно не ожидал. Они говорили только про секс и хвастались, кто с кем переспал, и даже тренеры поощряли ребят винить во всем жертву, а не себя. И все использовали слово педик направо и налево. На занятиях и с другими людьми они вели себя не так; это был суперлиберальный колледж. Но стоило им попасть в раздевалку…» — он покачал головой. Как первокурсник, Итан считал, что не сможет бросить вызов старшим спортсменам, особенно без поддержки тренеров. Поэтому он ушел из команды; и не только оттуда: парень перевелся в другой колледж. «Мой колледж был совсем крохотный, — объяснил он. — Если бы я остался, я постоянно сталкивался бы с теми парнями… А теперь мне не нужно никому ничего объяснять». В новом колледже, как сказал Итан, он больше не участвует в спортивных играх.
Роберт Липсайт, спортивный журналист с большим опытом работы, считает, что именно радость, которую приносит парням физическая активность, является благотворной почвой для процветания «культуры качков»
[25]. Спорт учит отваге, сотрудничеству, ловкости и упорству, которые закладывают фундамент для успеха вне поля. К тому же это весело. Но, как пишет Липсайт, «культура качков» использует эти ценности как ширму для унижения, высокомерия, агрессии, жестокости и «победы любой ценой, убивающей душу»
[26].
«Культура качков» (или, как ее называли мои собеседники, «культура братанов») — темная сторона мужских анклавов, даже не связанных со спортом: школы для мальчиков, братства, Уолл-стрит, Кремниевая долина, Голливуд, армия. Даже когда в подобных сообществах провозглашаются принципы взаимовыручки, честного и благородного поведения, там поощряют мужчин считать всех, кто «не в команде», врагами (а в эту категорию могут попасть любые женщины, не являющиеся кровными родственницами — «братаны важнее телок!») и оправдывают враждебность и антагонизм. Верность команде должна быть безусловной, а мужественность следует доказывать рассказами о сексуальных похождениях, женоненавистническими оскорблениями и гомофобией
[27].
Коул любил свою команду и в выпускном классе стал капитаном. Ему нравилось быть частью сообщества, братства. Во время бега он представлял, что каждый шаг делает для того, кто бежит впереди него, и для того, кто следует за ним, — а не для себя. Но не каждый смог найти подобную высшую цель. «Команда требует от тебя решительности, — сказал Коул. — Ты выкладываешься по полной, пока не достигнешь предела возможностей и, превозмогая боль, будешь удерживать этот результат. Чтобы мотивировать себя на такое, нужны злость и агрессия. Они всегда срабатывают. Я знаю, какую музыку слушают мои товарищи по команде перед забегом. Это жесть!»
Я попросила его подробнее рассказать, о чем его товарищи по команде говорят в раздевалке. Этот вопрос всегда смущал ребят. Они скорее были готовы говорить о порнографии, эректильной дисфункции, преждевременном семяизвержении — да о чем угодно, лишь бы не признаваться женщине, что они на самом деле болтают после тренировки. Коул отвел взгляд, заерзал на стуле, тяжело вздохнул. «Хорошо, — согласился он наконец. — Постараюсь описать. Мы, конечно же, частенько материмся, причем как только не изгаляемся. И мы называем друг друга бабами. Мы называем друг друга сучками. Но мы никогда не произносим слово на букву “н” [имеется в виду жаргонное наименование афроамериканцев]. Потому что это уж слишком».
«А педик?» — спросила я. «Нет», — сказал он, решительно качая головой. «Почему же, — спросила я, — нельзя говорить “педик” или слово на букву “н”, а “баба” и “сучка” — можно? Разве они не такие же обидные?» — «Один из моих друзей сказал, что эти слова тоже не стоит использовать, — сказал он, — но чем их заменить? Мы не смогли придумать ничего такого же эффективного». — «Эффективного?» — «Да. Понимаете, по какой-то причине “баба” всегда действует. Когда кто-то называет меня бабой — “Не будь бабой! Давай! Вперед, твою мать! Жми! Жми! Жми!” — это бьет прямо в яблочко. Если бы кто-то сказал: “Давай, Коул, не будь слабаком! Старайся! Жми! Жми! Жми!” — это не затронуло бы меня так сильно. Не знаю, почему так получается. Не знаю, почему мне нужно услышать именно эти слова, — он задумался на минуту. — А может, и знаю, — добавил он. — Может, я просто не хочу вдумываться в это, потому что понимаю, что это нехорошо».
ХОТЯ В САМЫХ ПРОГРЕССИВНЫХ КРУГАХ слово «педик» сдает позиции, его часто использовали ребята, с которыми я беседовала, особенно в средней и старшей школе. «Это так по-гейски» уже давно заменило устаревшее слово «отсталый» и превратилось в клише, которым обозначают все глупое, скучное, раздражающее, разочаровывающее, неприятное, отстойное: ваш телефон «гейский», если нет связи; ваш карандаш «гейский», если сломался; «это так по-гейски», если билеты на фильм распроданы. «Педиками», напротив, называют только других мальчиков (не девочек, причем сами девочки тоже редко прибегают к гомофобным оскорблениям, хотя используют такие слова, как «чувак» и «братан», чтобы выразить свою привязанность). Роб, который вычеркнул из своего лексикона слово «педик», поступив в колледж, потому что «одним все равно, а вот другие обижаются», сказал, что это универсальный термин. «Например: “Ты действуешь мне на нервы, ты что, педик?” или “Ты ведешь себя как чокнутый, ты что, педик?” Или, допустим, мы посмеиваемся друг над другом, по-дружески, но один из моих друзей принимает это близко к сердцу. Тогда можно сказать: “Ты вообще кто: педик или мужик? Мы же просто прикалываемся!”»
Роб тут же добавил, что никто из его друзей не стал бы так называть настоящего гомосексуала. «Никогда! — сказал он испуганно. — В выпускном классе один из моих близких друзей признался, что он гей!»
Большинство современных парней совершенно спокойно относятся к геям: они поддерживают права сообщества ЛГБТ+ и однополые браки. Однако же «педик» — худшее оскорбление для них
[28]; это уже не комментарий по поводу сексуальной ориентации, а оценка мужественности. «Педик», по мнению Ч. Дж. Паско, профессора социологии из Орегонского университета, как раз и очерчивает границы «мачизма», определяет его образ. Как «шлюха» для девочек, определение этого слова изменчиво, расплывчато, что лишь усиливает его воздействие: слово «педик» держит ребят в постоянном напряжении (хотя не всегда понятно, чем именно вызвано это напряжение) и ставит крест на любом сомнении или несогласии с «мальчишеским кодексом». Парней могут назвать педиками, как говорит Паско, по любой причине. Например, если выпадет кусок мяса из сэндвича. Одного мальчика, с которым я беседовала, прозвали педиком в средней школе за то, что он любил читать (и ему пришлось отказаться от своего увлечения). Другой мальчик переживал, что его будут называть педиком, если он не запомнит названия наркотиков или, например, как называется кальян, в котором табак смешивается с марихуаной. «Я больше боюсь показаться непросвещенным или глупым перед парнем, чем перед девочкой, — сказал он мне. — Не знаю почему». На Роба, хотя он сам этого не осознавал, тоже незаметно влияла угроза прослыть «педиком»: она мешала ему поговорить с другими парнями о том, что он расстался со своей девушкой.
