Чириони лично заинтересован в восстановительном правосудии. В начале 2000-х годов, будучи младшим научным сотрудником, он более шести месяцев сексуально домогался своей коллеги, уговаривая ее встречаться с ним. Наибольшую активность он проявлял, когда у девушки завязались отношения с одним из членов его братства («Почему он, а не я?»). Наконец она заявила на Чириони, но, хотя его признали виновным, ни выговора, ни наказания не последовало. Он даже не потерял работу. А главное — ничего не усвоил из этого опыта. Несколько лет спустя, учась в аспирантуре, он преследовал студентку младших курсов: демонстрировал свой сексуальный интерес, недвусмысленно к ней прикасался, убеждал увидеться с ним вне занятий. Девушка тоже на него заявила. Хотя Чириони опять не понес никакого значимого наказания, его обязали прочитать официальное обращение студентки, в котором та подробно объяснила влияние его действий на ее жизнь. И эта мера попала прямо в цель. «Я впервые по-настоящему понял, какие чувства я вызвал у этой женщины, — вспоминает Чириони. — Вот тогда моя жизнь изменилась, и, вероятно, именно поэтому несколько лет спустя я стал изучать восстановительное правосудие и задумался: это оптимальный способ добиться взаимопонимания. У вас больше шансов изменить что-то, когда вы говорите человеку: “Мы не станем исключать вас из колледжа или лишать работы; мы вам поможем. Вы не плохой человек, но ваше поведение тревожит. Нужно проанализировать его, понять его причины и почему вы видите для себя только этот путь”».
«Все мы не без греха, — продолжил он. — Все мы причиняем боль друг другу. Одни проблемы глубже других. Главное — решить, при каких условиях мы можем взять на себя ответственность и исправить ситуацию».
Изначальное отношение Самира к Анвен представляло собой яркий пример гендерной социализации и невежества. Однако последующие действия парня — вместе с осознанностью Анвен и ее желанием найти альтернативное решение — внушают Чириони надежду, что их случай станет идеальным пробным примером восстановительного правосудия при сексуальных правонарушениях. «Когда я сказал Самиру, что на него подали жалобу, — рассказывал Чириони, — он сразу ответил, что понимает, о чем идет речь, и готов взять на себя полную ответственность».
В течение семестра Чириони много раз разговаривал отдельно с Анвен и Самиром. Это так называемые предварительные беседы, на которых он объяснил смысл восстановительного правосудия, выслушал их описание инцидента, подготовил их к совместной встрече. Анвен уже объясняла Самиру, какое колоссальное влияние та ночь оказала на ее жизнь. Теперь же она хотела донести до него конкретные детали. Девушка решила, что он должен прочитать все, что она написала об этом: стихи, эссе, статьи, ее официальное заявление. В жизни Самира не было опыта тяжелее. «То, что я счел неловкой ситуацией, в которой пытался быть учителем для неопытной девушки, для нее обернулось кульминацией страха, дискомфорта и насилия — и чудовищной боли. Я всегда старался быть справедливым и относиться к людям с любовью и уважением. А этот парень, который принудил девушку к сексу? Это не я».
«Было сложно не считать себя чудовищем, — продолжил он. — Мне кажется, это слово лучше всего характеризует мои действия. Как я мог причинить столько боли такому милому и доброму человеку, как Анвен? Я всем сердцем себя ненавидел. Более того, я скорбел. Я чувствовал себя ужасно. Готов был сделать все, чтобы облегчить ее страдания. Все что угодно».
Анвен попросила его написать письмо с извинениями. Она не добивалась того, чтобы Самир мучился чувством вины. Ей не было нужно, чтобы он стыдился себя. Она не хотела, чтобы он соглашался на все ее требования. Она желала, чтобы Самир что-то предпринял, задумался, предложил свои идеи о том, как по возможности все исправить. В итоге они составили план. Самир обязался рассказать свою историю публично. Он написал статью для студенческого журнала (под своим настоящим именем). Вместе с Анвен он подготовил речь для выступления на тренинге Green Dot, который, отчасти благодаря усилиям Самира, стал обязательным для всех новых членов студенческих братств. Парень дал мне интервью для этой книги. Он также старался просветить других мужчин относительно обоюдного согласия и насилия. Он встречался с представителями местных старших школ, надеясь поговорить с ребятами и показать им, что человек, совершивший сексуальное насилие, может быть самым обычным парнем — а также призвать их принимать верные решения, чтобы им не пришлось, как ему, учиться за счет страданий других людей. Однако никто не спешил допустить признанного насильника к своим ученикам. Очень жаль, потому что Самир — как раз тот парень, которого нужно выслушать мальчикам: он такой же, как они, такой, каким они могли бы стать. «Такие случаи, как с Анвен, не редкость, — сказал Самир. — Именно так парни привыкли действовать. Наши знания об общении и сексуальных отношениях бесконечно малы. Нам не к кому обратиться за советом, чтобы понять, что значит быть хорошим партнером, хорошим любовником. Поэтому многие из нас виновны в подобных действиях, и нужно говорить об этом и взять на себя ответственность».
Самир стал обсуждать эти темы со своими друзьями, критикуя их сексуальные привычки. «Они такие: “Я переспал с этой девчонкой! Было классно!” А я спрашиваю, понравилось ли ей. Парни так удивляются. А я говорю: “Ты ее хоть спросил?” Тогда они либо молчат, либо отвечают, что это было бы слишком странно. Но почему это странно?
Это уже стало моей привычкой, я всегда говорю об этом с моими друзьями, а еще провожу мини-опрос для своей партнерши. “Что тебе понравилось? Что не понравилось? Что бы тебе хотелось попробовать?” Это стандартный разговор, который просто необходим. Иначе люди будут и дальше заниматься плохим сексом, симулировать оргазм и врать друг другу о том, что доставляет им удовольствие».
В рамках процесса Анвен и Самир также встретились друг с другом при посредничестве Чириони. Хотя они уже общались до подачи заявления, в официальной обстановке Анвен разнервничалась. Самир тоже волновался, не зная, как себя вести. Девушка хотела получить ответы на несколько вопросов: «Почему ты это сделал? Разве ты не видел, что я паникую? Откуда мне знать, что ты никогда больше этого не сделаешь?» Самир рассказал обо всем, что прочитал за это время, о своих размышлениях, беседах, тренингах и курсах, на которые он записался. «Если все эти усилия и информация не изменят меня навсегда, — сказал он, — то мне уже ничего не поможет».
Во время нашей беседы, говоря о своем прошлом, парень иногда называл себя «молодым Самиром» или «первокурсником Самиром». И я его прекрасно понимаю. Он сильно изменился — стал вдумчивым, сострадающим, чутким к переживаниям и комфорту других людей. Его поведение даже слишком идеально — такого просто не бывает, словно он мифический единорог или что-то в этом роде. С другой стороны, в «молодом Самире» не было ничего, что намекало бы на то, что такое преображение возможно. Он был самым обычным парнем, с самыми обычными для парней представлениями и вел себя так, как и все самые обычные парни. Он не был исключением, и, если он смог так сильно измениться, может, другие тоже сумеют. «Когда понимаешь, что совершил ужасный проступок, ты боишься осуждения и отвержения со стороны друзей — что не удивительно. Вот почему я всеми руками за восстановительное правосудие: я верю, что люди, особенно мужчины, способны на доброту, сострадание, достойное поведение и, если им скажут, что они поступили неправильно, они примут на себя ответственность».
