Опрос «Инициативы преобразования полового воспитания» показал, что студенты, пережившие сексуальное насилие, — независимо от пола и сексуальной ориентации — в разговоре со сверстниками преуменьшают значение инцидента. Они называют его «стремным», или «нелепым», или «досадным». Причина в том, что они не хотят привлекать внимание студенческих организаций, тревожатся за свое благополучие или опасаются за самооценку
[189]. В первую очередь это касается парней, которые в опросе Джесси Форд и в исследовании «Инициативы преобразования полового воспитания» превращали нежелательный секс в шутку, называли его «забавным случаем» или — опять это слово — «уморительным» происшествием, особенно если обо всем узнавали их друзья. Один парень, участник опроса «Инициативы преобразования полового воспитания», рассказал о женщине, которая спаивала его в баре и оплатила все, что он выпил. Хотя он не чувствовал никакого влечения к ней, он все же пошел к ней в комнату, и у них был секс. На следующий день один из его друзей начал подшучивать над ситуацией: «Чувак, она так расстаралась, чтобы напоить тебя». Никто из них не назвал этот случай сексуальным насилием. «Есть четкие представления о гендерных и сексуальных нормах, когда в гетеросексуальных отношениях мужчина выступает инициатором и несет всю ответственность, — отметила Дженнифер Хирш, один из руководителей исследования. — Мужчина должен быть агрессором, а девушка — сопротивляться ему, поэтому мужчинам сложно осмыслить собственный опыт нежелательного секса и рассказать о нем. Предполагается, что они всегда готовы и согласны. Напротив, женщинам нелегко осознать, что от мужчин, оказывается, тоже надо получать согласие».
Конечно, ярлык «жертвы» противоречит традиционным представлениям о маскулинности, включая постоянную готовность к сексу. Однако неспособность распознать и осознать негативный опыт лишает мальчиков выбора и, вероятно, эмпатии. Думаю, это объясняет один феномен, на который я обратила внимание во время интервью: после насильственных действий без обоюдного согласия девочки часто ищут особой близости, доверия и защиты в личных отношениях; парни поступают наоборот и иногда доходят до враждебного отношения к женщинам. Дилан стал отождествлять себя с рэпером Эминемом, которого именовал «супермегаженоненавистником, жестоким по отношению к женщинам… Мне кажется, я его понимаю». Он поклялся никогда не идти на эмоциональный риск, никогда не обрекать себя на боль и предательство. «Я сказал себе, что больше никогда не полюблю девушку, — сказал он. — Буду просто трахаться с ними. И все». Он чувствовал себя в безопасности, только когда наглухо закрывал свое сердце.
Лиам, король случайных связей, о котором мы говорили в предыдущей главе, тоже пережил неприятный опыт первого секса с девушкой старше него, с которой он целовался пару раз до этого. Она совершенно неожиданно написала ему и сказала, что она «возбуждена», и спросила, не хочет ли он заняться сексом. Лиам выпил пару рюмок, чтобы успокоиться, и согласился. Секс был приятным, как он сказал, — но в то же время не очень. «У меня было ощущение, что меня используют, — вспоминает он. — Я был нужен ей только для секса, а не как человек, хотя я, наверное, заслужил это из-за своей репутации. И все равно это повышает статус, правда? Можно было потом обсудить это с друзьями, что я и сделал, но я так и не сказал им, что мне было не по себе. Такое нельзя говорить парням. Секс всегда должен быть чумовым. И точка. Тут нечего обсуждать. Но я стал осторожнее, больше нервничал по поводу интимной близости и отношений. Думаю, именно поэтому у меня никогда не было постоянной девушки. Я не доверяю людям настолько и не хочу ставить себя в такое уязвимое положение — никогда».
«Не буду отрицать. Так все и было»
Много месяцев Дилан избегал отношений с девушками — даже платонической дружбы. Наконец он признался нескольким парням, которые, как ни странно, проявили сочувствие, хотя и не могли понять его переживаний. Один из них сказал, что хочет «надрать Джулии задницу». Дилану это показалось неуместным. «Этим ничего не исправишь, — сказал он. — Хотя, если честно, видеть ее в коридоре каждый день очень больно». Когда он все же попробовал вернуться к романтическим связям, его новая девушка стала уговаривать его заняться сексом. Он много раз отказывал ей, не объясняя почему. Однажды на вечеринке она напилась и стала кричать на него: «С чего это ты такой недотрога?» И он рассказал ей правду.
«Иди ты, — ответила она. — Парень не может быть жертвой насилия». На следующий день она извинилась, но было поздно. Дилан заблокировал ее в телефоне и впал в хандру.
Несколько месяцев спустя на очередной вечеринке он встретился со своей нынешней девушкой. Они поболтали на диване, затем она предложила пойти в более тихое место. Они целовались, но в основном просто разговаривали. Дилан спросил, хотела бы девушка встретиться еще раз, и та согласилась. Она также без каких-либо вопросов ответила согласием на его просьбу не торопиться с физической близостью. Когда пришло время и они занялись сексом, все произошло именно так, как он хотел для своего первого раза. Это снова вогнало парня в депрессию. «Я обсудил ситуацию с друзьями, и они сказали: “Чувак, девственность — искусственно выдуманное обществом понятие; а тот случай вообще не бери в расчет”. Но я не хочу внушать себе, что тот раз не был первым, потому что он все-таки был первым. Так уж случилось».
Когда он признался своей девушке, примерно через шесть месяцев после начала отношений, он заплакал, чего не делал ни на людях, ни наедине с собой уже лет пять. Он потерял контроль. Он смутился, что ведет себя как настоящий слабак, — но при этом почувствовал такое облегчение! «Меня прорвало, — сказал он. — Я рыдал как полоумный, захлебываясь слезами». А она крепко его обнимала и плакала вместе с ним. Впервые за долгое время ему немного полегчало.
Дилан до сих пор каждый день видит девушку, которая принудила его к сексу, хотя они не разговаривают друг с другом.
«Она была моей подругой, — сказал он. — Я доверял ей. Жаль, я не могу сказать ей, что ненавижу ее всем сердцем. Жаль, нет слова сильнее, чем “ненависть”. Надеюсь, после школы мы с ней уже никогда не встретимся.
Есть и положительный момент: я научился справляться с тяжелыми эмоциями, — добавил он. — Мне было нелегко, но я снова научился любить и понял, что в жизни есть свои взлеты и падения. Как на качелях. Я не буду всегда счастлив или всегда печален, и это самый важный урок. Даже если сегодня мне тяжело, рано или поздно все наладится — пусть через месяц, через год».
Я задала Дилану последний вопрос: «Что бы произошло, если бы вы поменялись местами, если бы это она напилась в тот вечер, а ты бы выступал в роли трезвого агрессора?» Он рассмеялся, но без особого удовольствия. «Да, — сказал он, — меня бы исключили из школы. Я бы сейчас сидел в тюрьме. Классический случай, правда? Я был почти что без сознания. Я не хотел этого делать. Я не давал согласия».
