Что касается Лиама, он так и не узнает, навредил он той девушке или нет. Поскольку я много беседовала с девушками, я могу представить ситуацию, в которой она действительно расценила его действия как принуждение — женщины часто застывают в ответ на домогательства
[176], — а затем, чтобы вернуть себе хоть какое-то ощущение контроля, уже осознанно занялась с ним сексом еще несколько раз, пока не почувствовала в себе силы бросить его. Я также могу представить себе, что эта девушка, приученная ценить мужские потребности больше своих, пассивно согласилась, хотя не хотела секса. Возможно, она и не возражала и действительно стремилась к интимным отношениям, чтобы самоутвердиться или посмотреть, как это будет, а получив желаемое, просто пошла дальше своим путем. Или же она решила, что Лиам ей больше не нравится и между ними нет искры. Многие ситуации, о которых рассказывали мне мальчики, так и остались для меня загадкой, хотя иногда казалось, что тень тех девушек все еще не дает им покоя — девушек рассерженных, получивших эмоциональную травму, закатывающих глаза, девушек, которые могли бы рассказать ту же историю совершенно с другой точки зрения. Вопрос в том, как же помочь этим парням осознать это. «Честно, — сказал Лиам, — не знаю, что я должен делать. Не знаю, нужно ли позвонить той девушке прямо сегодня, как только мы закончим интервью, и извиниться. Наверное, так и надо поступить. Но мы с вами прекрасно понимаем, что я этого не сделаю».
Глава 7. Все парни думают только об этом. Разве нет?
Возможно, если бы Дилан не был убит горем, он бы не выпил так много. В тот день он навестил друга в больнице после аварии и, глядя на его страдания, сильно распереживался. Так что, когда он приехал на вечеринку, типичную пятничную пьянку, он выпил семь или восемь стопок водки. А может, дело не в больнице и он напился бы в любом случае. Ему было семнадцать, он учился в одиннадцатом классе, круглый отличник, капитан футбольной команды. Он общался с симпатичными, спортивными, популярными ребятами, которые считали успехом поступление в один из немногочисленных избранных колледжей. Всю неделю они корпели за учебниками. А когда наступали выходные, разве можно винить их в том, что им хотелось выпустить пар: пить, курить травку, обжиматься с девчонками?
Дилан плюхнулся на диван и сразу отключился. Там его и нашла Джулия. Они подружились еще осенью; она была смешной и доброй, и Дилан считал ее близкой подругой. Она растормошила его и, пока он снова не заснул, потащила его, спотыкающегося, в ванную.
Что произошло потом, Дилан помнит плохо. Вроде бы Джулия, которая была трезвее него, пыталась расстегнуть ему штаны. Потом она трогала его пенис. Видимо, у него была эрекция, хотя он этого не помнит. Голова трещала, в этом он уверен. А потом… пустота. «На следующий день мне пришлось звонить ей и — боже мой! — спрашивать, был ли у нас секс», — сказал он мне.
Она ответила, что был.
«Я этого не хотел!» — ответил Дилан. У него еще никогда не было секса. Он хотел, чтобы первый раз был особенным. «Ой, да ладно, — возразила она. — Хватит чушь нести. Все парни этого хотят».
Могут ли девушки принуждать парней к сексу?
Когда я стала беседовать с парнями, я предполагала, что, по крайней мере с гетеросексуалами, наши разговоры об обоюдном согласии будут идти в одном направлении: знают ли они, как убедиться, что партнерша сказала «да». Поэтому меня удивило, как часто они рассказывали о собственном опыте нежеланного секса — когда девушки не обращали внимания на их «нет» или, как случилось с Диланом, пользовались ими, когда те были не в состоянии возражать.
Сначала я не воспринимала всерьез жалобы парней, что они жертвы. В конце концов, они физически крупнее, чем девочки, и намного сильнее. Неужели сложно встать и уйти? Или пить меньше? Можно ли расценивать это как настоящее насилие или просто плохой секс? А потом я подумала, что моя реакция была бы совсем другой, если бы кто-то забросал теми же вопросами девушку. В чем же разница? Возможно, я боялась, что истории этих парней отвлекут меня от #MeToo, разбавят его основной посыл о систематичном повсеместном харассменте и насилии над женщинами. Но, вероятно, правда как раз в обратном. Представление о том, что все парни ненасытные маньяки — всегда готовые к сексу, безотказные, не знающие сожалений и телесных повреждений, — поощряет самое унизительное мнение о маскулинности, которое сегодняшняя волна феминизма как раз и пытается изменить. Игнорируя противоправные действия по отношению к парням со стороны других мужчин или женщин, мы толкаем их к стыду и замкнутости, обрекая на психические проблемы, точно так же как девочек. Да и кто из нас может судить, что для человека значит эмоциональная травма, и решать, что «считается», а что нет? Это достаточно веская причина, чтобы развеять мои сомнения, но есть и другая проблема: если предполагается, что парни должны забыть о надругательствах над ними, как они могут сопереживать девочкам? Если они сами не могут сказать «нет», как они научатся воспринимать отказ своих партнеров?
В средней и старшей школе парни часто говорят о том, что подвергаются жестокому обращению — шлепкам, толчкам, ударам. Причем случается это так же часто, а по некоторым данным, даже чаще, чем у девочек
[177]. (Хотя если говорить о самых страшных преступлениях, например убийствах, 90% жертв — все-таки женщины
[178].) Когда исследователи спрашивают их о сексуальном проникновении без обоюдного согласия, 98% инициаторов такого действия — мужчины, однако данные по другим формам сексуальных правонарушений дают более широкую картину
[179]. В 2017 году завершилось трехлетнее исследование выпускников Колумбийского университета под названием «Инициатива преобразования полового воспитания», на которое было потрачено 2,2 миллиона долларов. Выяснилось, что 22% студентов сталкивались с такими типами поведения, которые соответствовали определению сексуального насилия. Среди них было 80% женщин, но жертвой становился и каждый восьмой студент мужского пола
[180]. Другое исследование продемонстрировало, что члены братств чаще других студентов совершают насильственные действия сексуального характера. Однако исследование Колумбийского университета, упомянутое выше, также показало, что именно они чаще всего сами становились мишенью таких действий
[181]. «Мужчины, как вы понимаете, чаще заявляют в полицию о нежелательных сексуальных прикосновениях, — объясняет Клод Энн Меллинс, психолог и один из руководителей проведенного вместе с социологом Дженнифер Хирш исследования. — Однако это не значит, что они не сталкиваются с нежелательным проникновением или попыткой проникновения. Более 50% сказали, что правонарушение было совершено в алкогольном опьянении. Другие самые распространенные методы — вербальное принуждение, ложь и угрозы. Девушки могли пригрозить: “Я всем скажу, что ты девственник” или “Я всем скажу, что ты гей” — или высмеивать парня, чтобы уговорить его на соитие. Во всех исследованиях есть некий процент предвзятости, и я удивилась, что в более чем 60% случаев предполагаемыми правонарушителями были женщины».
