Другие молодые люди, особенно из белой элиты, используют так называемую «защиту хорошего парня» (термин Ч. Дж. Паско и Джоселин Холландер) как щит
[173]. Когда Брок Тернер, бывший пловец команды Стэнфорда, был осужден в 2016 году по обвинению в сексуальном насилии над женщиной, находящейся без сознания, на вечеринке братства, его отец назвал шесть месяцев тюрьмы «слишком высокой ценой за двадцать минут работы». В письме, переданном в суд одной из подруг Тернера, которое судья принял к вниманию при вынесении приговора, также говорилось, что он «ненастоящий насильник», поскольку «он ведь не похитил девушку на парковке, чтобы изнасиловать ее». Сам Тернер заявил в суде, что, хотя он сбежал с места преступления, после того как его заметили возле мусорного бака, где он надругался над девушкой, находящейся без сознания, у него «и в мыслях не было насиловать кого-то». Он настаивал на том, что соитие происходило при обоюдном согласии (скажите это жертве или двум шведам — свидетелям преступления, которые были напуганы до слез, когда звонили в полицию). Он хороший парень, а хорошие парни не насилуют. Значит, никакой он не преступник — ну разве не очевидно?
Мужчины с раннего возраста учатся, открыто или негласно, ставить свое удовольствие выше чувств женщины. Это далеко не всегда приводит к сексуальному насилию, но поднимает этические вопросы о том, как мужчины обращаются со своими партнершами, особенно в ситуациях, когда обоюдного согласия нет. Вот почему обвинения против комедийного актера Азиза Ансари в январе 2018 года вызвали такой ажиотаж. Грейс (псевдоним 22-летней девушки) утверждала, что, когда она пришла в квартиру Ансари после ужина с ним, он несколько раз пытался заняться с ней сексом, спросив: «Где ты хочешь, чтобы я тебя трахнул?» Она ответила отказом — на словах, подкрепив их действиями, — но мужчина настаивал. Когда девушка объяснила: «Я не хочу, чтобы меня принуждали, иначе я возненавижу тебя, а мне бы этого не хотелось», тот сбавил обороты и предложил «просто посидеть на диване». Однако через несколько минут он начал играть с ее волосами, затем повернул ей голову и указал на промежность, предлагая заняться с ним оральным сексом, что она и сделала. Этим дело не кончилось: он продолжал давить, она нехотя согласилась (хотя некоторые так и не смогли понять почему). Мужчина не обращал внимания на ее дискомфорт, а девушка не хотела его обижать. Ничего нелегального между ними не произошло. Ансари — не Вайнштейн и не Косби. Он даже не Луи Си Кей, который заставлял своих женщин-коллег смотреть, как он мастурбирует. Он просто один из тех чрезмерно пылких парней, которые пытаются уговорить женщину заняться сексом, считая ее отказ препятствием, которое он должен преодолеть, чтобы завоевать победу. В его поведении нет ничего необычного или, честно говоря, достойного огласки, однако именно поэтому оно попало в новости. Потому что разговор уже вышел за рамки законодательных требований, обнажив самый банальный и распространенный аспект динамики власти: мужчины интерпретируют поведение женщин через фильтр собственных желаний. Николь Бедера, опросив студентов колледжа, делает вывод: все разговоры о «недопонимании», вероятно, отражают тот факт, что «мужчины считают себя вправе интерпретировать желания обоих партнеров», включая обоюдное согласие.
Нарциссизм мужских стремлений закладывается с ранних лет и подкрепляется СМИ, сверстниками и родительским молчанием, а также девочками, которых тоже с ранних лет учат ставить мужские потребности и желания выше своих
[174]. Брендон, третьекурсник колледжа Пенсильвании, вспоминает, как другие парни скандировали его имя, когда он вошел в спортзал старшей школы на следующий день после потери девственности. «Меня даже замутило, — сказал он. — Думаю, многие парни попадали в такую ситуацию, когда тебя все чествуют, но внутренне ты бы предпочел сквозь землю провалиться. Что делать: если хочешь веселиться, нужно прятать свои чувства». Впоследствии у Брендона сформировалась репутация «хорошего парня» среди однокурсниц. Они считали его безопасным вариантом для легких отношений, основанных на полном обоюдном согласии, так что у него было много партнерш. Но это не принесло ему счастья.
«Что мне сходило с рук, но не сошло бы другим, только потому что я “хороший парень”? — задумался он. — Например, если парень первым достигнет оргазма, его редко заботит, чтобы девушка тоже кончила. А я это делал. Я никогда не слышал, чтобы девушка требовала этого от парня. То есть стандарт настолько низкий, что достаточно приложить минимум усилий, и тебя уже называют приличным человеком, хорошим парнем. И хотя я до сих пор иногда пристаю к девчонкам пьяный или под действием наркоты, не заботясь о согласии, я все равно остаюсь “хорошим парнем”, потому что другие парни творят просто чудовищные вещи.
Но ведь каждый считает себя хорошим парнем, — добавил он. — Нам всем это кто-то говорил — родственники, друзья. И никто не называет себя насильником, разве что в самом страшном случае, какой можно себе представить. И знаете что? Чаще всего даже тогда они этого не признают».
Некоторые парни, с которыми я беседовала, прекрасно понимают, что перешли черту, но (особенно когда их действия почти ничем не отличались от изнасилования с применением силы) они не знали, что с этим делать. Реза, второкурсник Бостонского колледжа (см. главу 2), насчитал девять связей в старшей школе, когда он, по его собственному выражению, оказался «в серой зоне». На одной вечеринке девушка сказала ему, что приняла лекарство, от которого у нее слабость и головокружение, но он проигнорировал ее слова: «В одно ухо влетело, из другого вылетело. Я об этом даже не задумался». Через какое-то время он уже трогал ее грудь под одеялом. «Она говорила: “Да! Да!” Но когда девушка встала, она на ногах не держалась. И я подумал: “Черт!”» На следующий день Реза написал ей и извинился, но она вообще не смогла вспомнить их встречу и попросила не рассказывать, что произошло. «Я чувствовал себя ужасно, — вспоминал парень. — До сих пор не отпускает. Понимаете, я постоянно думаю обо всем этом. Когда агрессия становится чересчур агрессивной? Где та грань, которую нельзя переступать? Что считается приемлемым? Родители учили меня уважать женщин. Но это то же самое, что сказать человеку, который только учится водить машину, чтобы он не наехал на старушку, а потом вручить ему ключи. Конечно же, ты думаешь, что не наедешь ни на каких старушек. Но водить ты все равно не умеешь».
Иногда, слушая таких ребят, как Реза, я замечаю за собой, что прощаю им все их проступки — ну не трагедия же произошла. И правда ведь мир не рухнул: это самые настоящие подростки, неловкие и неопытные, они только учатся жить. Но что, если их обучение идет в ущерб девушкам? Что, если мои личные стандарты, как женщины, искривлены моим собственным опытом насилия? Я говорю не об изнасиловании, а о многочисленных случаях, когда мне свистели вслед на улице, лапали в метро, когда приходилось убирать мужские руки на вечеринках или стараться «обезопасить» себя на свиданиях. Это не вовсе микроагрессия, а самая настоящая агрессия, и мы постепенно к ней привыкаем. Оглядываясь назад, я думаю, что мне повезло: со мной не случилось ничего по-настоящему страшного. Так что, возможно, именно это позволяет мне списать со счетов или простить неприемлемое поведение, пока оно остается в определенных рамках, хотя не могу сказать, какие это рамки и насколько они соответствуют рамкам других людей. Я все же не хотела бы, чтобы Резу наказали, по крайней мере опираясь на его рассказ, но я рада, что он задумался о своем поведении и, будем надеяться, совершенствуется, растет.
