Лишь на миг позволяю себе улыбку. Словно сейчас начался прекрасный осенний день с семьей. Но это не так. Вернемся домой и все изменится. Я не смогу долго висеть на шее Аверина, должна что-то придумать.
И ничего не приходит в голову, кроме как позвонить тому, кто в прошлом от меня отказался. Я должна хотя бы попытаться.
Убедившись, что дверь плотно закрыта, набираю тот самый номер, что в записной книжке обозначила, как «П».
Гудки тянутся очень долго, я уже собираюсь отключиться, когда тихий, шероховатый голос врывается в уши.
— Это ты?.. Ира?
Воздух запирает грудь, я давлю трубку и не могу ничего ответить. Столько лет прошло. Я и имя свое уже забыла, словно в чужой, другой жизни было.
Плачу, присев на край кровати, сдавливаю свободной рукой шею и хватаю губами воздух.
— Дочка, прости меня, — шепчет отец. — Вернись домой.
— Нет, — вырывается стон. — Ты отказался от меня. У тебя нет дочери. Так ведь ты говорил?
— Старый дурак, — хрипло и слабо говорит в трубку. — Я расплатился сполна. Ирина, вернись… прошу. Я ведь думал, что тебя потерял.
— Так и есть. Меня больше нет, — шепчу. Слезы катятся по щекам, срываются со скул на шею. Зачем позвонила ему? Ведь не смогу просить о помощи, не прощу те слова, что до сих пор звенят в голове. Только разбередила раны и унизила себя снова. — Не ищи меня больше.
И сбиваю звонок.
— Ты в порядке? — в комнату заглядывает обеспокоенный Давид.
Приходится отвернуться, чтобы спрятать слезы. Воздуха не хватает, вот-вот взорвусь рыданиями, но его присутствие словно гасит во мне все эмоции.
— Да, — говорю в сторону. — Выйди, мне нужно переодеться.
Он прячется за дверью, не ответив, а я все-таки позволяю себе опустить голову и заскулить в ладони.
Через час мы собираем вещи и, покинув отель, уезжаем. Куда мне теперь податься, я пока не знаю, но я должна выждать время, окрепнуть. Я приму помощь Аверина ради детей, но это не значит, что подпущу его к себе.
— Мурчик, — радуется Миша, когда на пороге огромного особняка нас встречает Меркулов в обнимку с котом.
Усатый шикает, косясь на Давида, и перебирается на руки сыну.
— Ничего, ты привыкнешь, — смеется Аверин, открывая дверь и пропуская нас с детьми вперед.
Я думала, что он любитель строгих, современных форм и серых тонов, но ошибалась. В доме у Давида тепло и уютно. Все в дереве. В гостиной на центральной стене зажженный камин, шторы из тяжелого светлого жаккарда привязаны к стене золотыми жгутами, и солнечный свет проникает внутрь сквозь широкое окно в пол и распускает по гостинной настоящее волшебство летающих пылинок. Здесь пахнет елью и почему-то морем.
Дети замирают в центре гостиной с открытыми ртами.
— Нравится? — улыбается довольно хозяин дома, на что Мурчик снова отвечает рыком. — Там кухня, — показывает на небольшие ступеньки слева, переводит взгляд в другую сторону, — там библиотека и кабинет, — показывает на широкую лестницу, — а наверху спальни. Моя по центру, а вы, детки, занимайте любые.
— А мама? — интересуется Юляшка, прижимаясь к моему боку.
Давид на миг меняется в лице, я замечаю, как тень пробегает по его радостной улыбке, но он тут же берет себя в руки.
— Маме я выделю особенную комнату, — но на меня не смотрит. За последние несколько часов дороги он ни разу не взглянул в мою сторону.
— Можно? — спрашивает Миша и, прижав к себе беспокойного кота, поглядывает на меня с надеждой. Пока все равно некуда нам деться, потому я осторожно киваю.
Сын зовет сестру за собой, и они выбегают на второй этаж, где их голоса гаснут.
— Я отчалил, — выступает вперед Егор. Косится на меня, но тут же уводит взгляд, подает руку Давиду. — Я тебе больше не нужен?
— Свяжемся, — ровно отвечает Аверин. — Детей нужно будет в школу возить. Возьмешься?
— Без проблем, — он поправляет пиджак, кивает мне, прощаясь, и исчезает за дверью.
Мы остаемся одни в большом холле. Между нами расстояние в несколько метров, но мне кажется, что Давид навис надо мной и не отступает. Задыхаюсь, ловлю его взгляд, а он снова уводит его.
— Идем, — говорит едва слышно и манит рукой.
Мы проходим через холл, коридор и минуем несколько дверей.
— Это кабинет, а это библиотека, — поясняет Аверин, показывая на них рукой. — Мне кажется, что тебе здесь будет удобно, — подводит меня к еще одной двери и, прежде чем открыть, бросает взгляд через плечо. Долгий такой, бурящий насквозь.
— Я могла бы и с детьми рядом.
— Нет. Они иногда шумят. Творчество любит тишину.
Я теряю дар речи. Еще никто не относился к моей работе так трепетно. Папа считал, что просто балуюсь, Сергей насмехался, что свои мечты выписываю.
— Это гостевая спальня, — Давид отступает в сторону, позволяя мне рассмотреть интерьер. Ничего особенного. Комната в светлых тонах, все в том же классическом стиле. Деревянный резной шкаф в углу, комод и широкая массивная кровать. — Она примечательна небольшой добавкой, — мужчина проходит по светлому ковру и толкает от себя дверь на первый взгляд на балкон. — Здесь зимний сад и прекрасный вид на горизонт.
В объятиях зелени покоится широкий светлый диван, рядом стол и высокий торшер.
Наверное, мой ошарашенный вид и распахнутые глаза говорят сами за себя, но Давид все-таки переспрашивает:
— Нравится?
— Не стоило…
Он реагирует на мой невольный зажим довольно резко. Стискивает губы и кулаки, подходит к высоким стеклам, что выше его роста.
Смотрит вдаль и, сутуля плечи, проводит пятерней по волосам.
— Наверное, в прошлом я слишком согрешил, — вдруг озвучивает он холодным тоном, — что единственная женщина, которую мне не хочется отпускать, отчуждается и держится на расстоянии.
— Я…
Но он не дает сказать. Вскидывает руку, поворачивается.
— Я все понимаю. Ты не готова. Я не тороплю, — по дуге обходит меня, встает около плеча, втягивает шумно воздух возле моей щеки, заставляя меня сжаться от тоски. — Твори, Арина. Я не буду мешать. Если нужен буду, ты легко меня найдешь, — мягким шепотом. — Вдохновения…
Последнее он говорит так протяжно и нежно, что я покрываюсь мурашками. Эта ласка пронимает до косточек, бередит старые шрамы, заставляет полыхать и нуждаться в нем, но я не зову, когда Давид уходит. Отпускаю.
Чтобы на несколько часов погрузиться в текст. Счастливая, окутанная флером цветов и шалью заходящего солнца, я выныриваю из комнаты в поисках малышей.
С кухни доносятся веселые голоса и ароматы выпечки. Наверное, у Аверина есть прислуга, чтобы убирать, и кухарка. Такой дом мужчине содержать одному довольно сложно.
