Бегу по коридору общежития, чтобы обнять любимого, посмотреть в глаза, признаться во всем, укрыться на его сильных плечах от невзгод.
Но осколки счастья больно врезаются в сердце, когда открываю дверь комнаты.
Мой черноволосый врач в объятиях другой. Они в откровенной позе, сплелись, сталкиваются телами так порочно, что я теряюсь в пространстве и времени. Все сразу становится ясно, как будто прозрела.
Меня кто-то утаскивает в сторону, дверь хлопает, слышу в отдалении голос, который когда-то любила, а теперь ненавижу. Зажимая рукой рот, стараюсь не кричать и не плакать.
Не дождался меня. Не любит и никогда не любил. Просто воспользовался. А я верила…
Проваливаюсь в такую черную мглу и выныриваю из нее только через много-много месяцев, когда на руки кладут крошечный живой конвертик. Цепляюсь за темные глазки, короткие пальчики и тонкий голосок, как за соломинку. Ради него буду жить. Ради сына, которого тот, чье имя я так и не узнала, никогда не увидит.
И парень, что поддержал во время неожиданной беременности, помог деньгами и кровом, вытащил из города, увез далеко-далеко, но которого я никогда не любила, стал чем-то вроде буфера и веры в будущее.
Да только несколько лет спустя, я поняла, что снова ошиблась. И добрый друг оказался вдруг… жестоким тираном и эгоистом.
Нужно было тогда бежать и не возвращаться.
Кто бы только подсказал, соломки подстелил…
Давид. Наши дни
Пришлось тормознуть в холле, чтобы выдохнуть после новой порции эмоций. Ну, бабка! Ну, загадочная штучка. Хорошо хоть шарм мне не прицепила, как Лерке. Ее же работа. Я хоть и не верил никогда во всякую мистическую чушь, сейчас сердце так заходится, так колотится, что я едва стою на ногах. Вдруг правда чего-то не вижу перед носом, а должен…
Внезапно память подкидывает прошлое, раскурочивает грудь воспоминаниями, заставляя прижаться плечом к стене.
Искал ее, как больной, тогда. Веснушку, мою девочку, радость каждого последнего дня. А она испарилась, слово горячий песок, что просочился сквозь пальцы и оставил на коже ощущение тепла.
С работы девушку не дождался, промок под дождем до нитки. Официантки сказали, что Ира (впервые услышал ее имя в тот вечер, хотя не до конца верил, что настоящее) давно ушла, бросила столики и ничего никому не сообщила. Знала ведь, что жду ее на улице. Каждый день, в любую погоду.
Придурок какой-то чуть не сбил меня на крутой тачке, отъезжая от кафе. Я окатил мудилу трехэтажным матом, влез в драку с охранником кафе, что не пустил меня внутрь. С фингалами и разбитой губой приехал к дому Веснушки, но и туда не попал. Частный особняк, охраняемая территория, а хозяйку дома пару часов назад забрала скорая.
Что-то случилось. Я чувствовал это, но ничего не мог поделать.
Через своих знакомых врачей нашел все-таки женщину, вдову известного архитектора Лояна, который сошел с ума на старости лет и раздал свои сбережения бедным перед смертью, оставив жену почти ни с чем. Альбина Валерьевна, что приютила Веснушку, оказалась в больнице после операции на сердце. Оказывается, она давно болела, а Ира помогала ей по дому и в саду. Лоян пролежала без сознания еще неделю, а потом скончалась.
Это была единственная ниточка, что могла вывести на контакты девушки.
Дурак, почему не спросил раньше? Играли, шутили, любовью занимались, но до главного так и не дошли. Я же не думал, что все так обернется.
Администратор кафе, после долгих уговоров и небольшой взятки, все-таки дала мне настоящие имя и фамилию Веснушки, на которые та оформилась, и я рванул к папе, чтобы вымолить у него найти девушку по своим каналам. Да только столкнулся с молчаливой и бездушной стеной. Отец отвернулся, сказал, что пальцем не пошевелит ради того, кто ушел из семьи.
Как когда-то он отвернулся от матери, так и со мной церемониться не будет.
Выбрать свой путь, учиться любимому делу и стать тем, кем я всегда хотел — это в его понимании предательство. Но я не стал перечить, развернулся и ушел из дома. Теперь навсегда.
— Не уходи, — когда я уже открыл дверь, чтобы уйти, в спину врезалась Маруська.
— Не разочаруй и ты его, — последнее, что смог сказать сестренке. Она наивная и чистая, смотрела в глаза, плакала и верила, что мир прекрасен и светел. Вранье все это.
За десять дней разлуки с Веснушкой я был похож на избитого бомжа и разуверился в том, что смогу когда-нибудь оправиться без нее.
С бабушкой не попрощался, у меня не хватило смелости посмотреть в родные глаза и увидеть ненависть. Я банально отвернулся в тот день ото всех, чтобы не разрушить их своей агрессией и жаждой справедливости.
Бросился прочь, как прокаженный.
Чтобы сломать свою жизнь через колено и никогда не подняться.
В баре в тот вечер было шумно и дымно. Серый задерживался. Отзвонился, мол, накопал что-то важное о Веснушке, а я, напившись с горя крепких напитков, еле различал движущиеся передо мной фигуры.
Когда друг явился, у меня в груди уже было не сердце, а фарш. И перекошенный вид кудрявого заставил задержать дыхание.
— Замахнулся ты, конечно, — скривившись, друг выложил на стол планшет. Быстро промотал что-то по экрану пальцем и повернул его ко мне. — Знаешь, кто это?
— Знакомая рожа, — сдавив горло ладонью, я жадно всмотрелся в лицо пожилого, подтянутого мужчины. Кажется, видел этого богача среди папиных друзей.
— Весенний Владимир Олегович. Слышал?
— Не тот ли, что в столице строит новый элитный центр и владеет несколькими автозаводами?
— Он самый, — Серый вольготно откинулся на спинку стула и подозвал жестом официантку.
Высокая блондинка мягко подплыла к столику, стрельнула в меня глазами и приняла заказ.
— При чем здесь… Веснуш…
— Твоя зазноба, Ирина Весенняя — его единственная дочь. И…
Я перестал дышать, будто следующие слова разрубят меня пополам.
Серый, всмотревшись в мое лицо, что наверняка изменило цвет со смуглого в меловой, потянул уголок губ вверх, чтобы выпалить:
— Да замуж твоя стерва выходит. Уже официально объявили, — ткнул куда-то в экран, но я нихрена не видел больше — все за секунду поплыло перед глазами. — Кольцами даже обменялись, заявление подали. Договорной брак, скорее всего, потому что будущий муж вдвое старше Весенней-младшей. Это явно настоящая причина побега, Давид. Не твоя девка. Не для тебя растили.
— Молчи, — скрипнув зубами, я резко встал. — Она не девка.
Никто в группе не знал, чей я сын. Никто не подозревал, что за плечами настоящее состояние, мне не нужное. Я с детства записан на маму, потому что родители поженились не сразу. Когда они свадьбу сыграли, я пошел в пятый класс, а менять документы не стали. Потом Маргошка родилась, а еще позже мама уехала к родне на запад, но туда не доехала и домой не вернулась. До сих пор числится в списках пропавших без вести, и я, дурак, верю, что она где-то живет.
