Наконец Пег подошла к чемодану и громко зачитала то, что было написано на бирке. Она произнесла имя и фамилию по буквам, чтобы Иззи записала правильно: «Мадлен Смолл». Затем Пег набрала в грудь воздуха, достала одноразовые перчатки, медленно, осторожно отстегнула застежку и раскрыла чемодан. Питер подошел ближе, чтобы сфотографировать содержимое, прежде чем его вытащат наружу. Иззи с Итаном остались стоять позади. Краем глаза она увидела, что он на нее смотрит. Она же смотрела строго перед собой.
Бережно, почтительно Пег стала доставать из чемодана ссохшиеся хрупкие предметы. Иззи записывала: «Библия с тремя вложенными внутрь черно-белыми фотографиями: на одной изображен мальчик в белой рубашке и черных брюках, на обороте написано карандашом: „Чарльз — 1919“, на второй — девочка в платье с оборками и в цветастом чепчике, на обороте написано карандашом: „Эстер — 1921“, на третьей — пожилая женщина в фартуке, которая стоит на крыльце, на обороте написано карандашом: „Мама — дом в Саратоге, 1927“. Серебряные столовые приборы — четыре штуки. Две вязаные детские шапочки, одна с розовыми лентами-завязками, вторая с голубыми. Сохранность: немного пожелтевшие и с пятнами. Детские пинетки с вышивкой. Сохранность: хорошая».
Иззи ждала продолжения, но в чемодане больше ничего не было: ни одежды, ни ночных сорочек, ни писем, ни других личных вещей.
— Это все, — подытожила Пег. Ее глаза блестели. Она пожала плечами и оглянулась на Иззи, Питера и Итана.
— Зачем она привезла в психбольницу детскую одежду? — удивилась Иззи.
— Не знаю, — ответила Пег. — Возможно, это шапочки и пинетки ее детей. Наверное, эти вещи были ее главной ценностью. Теперь ты понимаешь? Вот зачем мы это делаем! Мы хотим больше узнать о людях, которые оставили здесь свои чемоданы.
— Но как? — изумился Итан. — Разве можно что-то узнать, разглядывая их пожитки?
— Мы рассчитываем получить доступ к медицинским документам, — ответила Пег. — Сейчас они засекречены, но мы хотим выбрать несколько наиболее интересных случаев и обратиться в министерство здравоохранения, чтобы они разрешили нам провести расследование.
— А как фотографировать вещи — все вместе или по одной? — спросил Питер.
Пег задумалась, положив руки на бедра.
— Зависит от того, сколько их в каждом чемодане. Эти вещи, я думаю, можно сфотографировать все вместе, разом.
Итан достал из сумки черную ткань и положил ее перед чемоданом. Потом установил треножник с фонарем и направил свет на предметы. Пег дала Иззи пару одноразовых перчаток и попросила разложить шапочки, фотографии и столовые приборы. Как хорошо, что она принесла перчатки, обрадовалась Иззи. Она бережно брала в руки хрупкие предметы, жалея лишь о том, что не захватила медицинскую маску, вроде той, в которых Пег реставрировала картины или отскребала грязь от выставочных экземпляров. Глупо, наверное, но Иззи не хотела вдыхать старую пыль и миазмы разложения, исходившие от чемодана и пожелтевших детских вещей. Этот едкий душок, резкий запах смерти, напоминал ей о старых могилах и опечатанной родительской спальне.
В музеях, к счастью, экспонаты находятся на стендах, под стеклом. Их нельзя трогать. Это совсем другое дело. А она, словно археолог на раскопках, держит в руках предметы, к которым десятки лет никто не прикасался. Она помогает раскрыть старые секреты, дотрагивается до вещей, некогда принадлежавших людям, от которых осталась лишь горстка гниющих костей в могиле. К тому же владелица этих вещей была безумна. Конечно, это бред, но Иззи представляла, что детские чепчики и серебро испускают мельчайшие частицы, которые с воздухом попадают в ее сосуды и легкие, где начинается психическая цепная реакция; как только вредоносные молекулы доберутся до ее мозга, она будет обречена повторить судьбу матери. У Иззи кружилась голова, она старалась не дышать и думала лишь о том, как бы быстрей вернуться домой и принять душ.
Когда они с Пег закончили раскладывать вещи, Питер и Итан их сфотографировали. Женщины отошли назад, ожидая вердикта Питера: может, разложить вещи по-другому? Они вчетвером работали молча, нависая над чепчиками, серебром, фотографией и Библией, будто хирурги и медсестры над операционным столом. Наконец Пег сказала Питеру, что снимков достаточно, затем вместе с Иззи осторожно переложила вещи в чемодан, закрыла его и подошла к следующему.
Им удалось сфотографировать вещи еще из четырех чемоданов. Иззи боялась вдохнуть, стеснялась своих рук и ног. Она знала, что Итан поглядывает на нее, чувствовала пряный, древесный запах его одеколона, напоминавший о том, что они еще очень молоды и смерть им не грозит. Ей хотелось прижаться к нему, вдыхать этот свежий чистый запах, а не удушливую вонь чемоданов. Если они случайно касались друг друга или сталкивались, он широко улыбался, обнажая белые зубы. Она делала вид, что не замечает его, и злилась из-за того, что краснеет. Почему она чувствует себя такой слабой и уязвимой, как будто ее раздели догола? Что в нем такого?
Она волновалась, совсем как тогда, когда разговаривала с социальным работником, хотя чувство было немного другое. Странно, конечно. Итан же ничего о ней не знает. Он не знает о ее прошлом и настоящем, проблемах и скитаниях, надеждах и мечтах. И никогда не узнает. Он обнаглевший урод, ничем не лучше своей подружки. Иззи не хотела иметь с ним ничего общего. Надо взять себя в руки. Тем более что им предстоит разобрать еще двести чемоданов. Ей было страшно и противно копаться в вещах давно умерших безумцев. А тут еще Итан. Мысли путались и разбегались в разные стороны. Каждое движение стоило ей больших усилий.
В чемоданах лежали письма и фотографии, серебро и Библии, подтяжки и будильники, пуговицы и туфли, вышитые носовые платки и кружки для бритья, статуэтка собачки и фарфоровая чашка и еще самодельное одеяло. Иззи прилежно записывала, украдкой смахивая слезы. Она не могла не думать о родителях, мужьях, женах и детях пациентов, которым принадлежали эти чемоданы. Как они плакали, как горевали, разлучившись с дорогими сердцу людьми, хотя те жили совсем недалеко от них! Она представляла, как бессонными ночами они терзались мыслями о своих несчастных родственниках, спрашивали себя, что могли бы они сделать для них, как могли бы им помочь. Как они узнали о болезни? Стала она для них потрясением, или они давно подозревали, что подобный исход неизбежен? В любом случае, когда она представляла себя на месте людей, чья жизнь внезапно закончилась из-за какого-то сбоя или необъяснимого хаоса в голове другого человека, у нее сжималось сердце. Больше никаких семейных сборищ, новогодних праздников и дней рождения, никаких любовных историй и сказок на ночь, никаких свадеб и школьных выпускных… Какой ужас!
К полудню они разобрали всего пятнадцать чемоданов. Иззи поняла, что проект продлится намного дольше, чем она предполагала. Похоже, ей придется провести рядом с Итаном еще шесть-семь дней. Может, сказать, что она предпочла бы помогать Гарри? Или все сразу поймут, в чем дело? Если честно, когда она представляла, как они работают вместе с Итаном, у нее в животе порхали бабочки. Рядом с ним у нее было такое чувство, будто она не спала и не ела несколько дней. Ноги подкашивались, голова кружилась. Это раздражало, утомляло и в то же время доставляло удовольствие. «Да что со мной такое, в конце концов?» — раздраженно думала она.
