На следующий день Дьюарт уехал в Бостон к своему кузену, Стивену Бейтсу, который получил последнюю партию вещей из Англии, присланных на его адрес, так что два следующих дня Дьюарт провел в этом городе, занимаясь переправкой своего имущества в Эйлсбери-Пайк; третий день он посвятил распаковыванию коробок и корзин и распределению вещей по дому. Среди них, насколько он помнил, должен был находиться список инструкций, переданных ему матушкой и составленных еще Элайджей Биллингтоном. Будучи человеком уже довольно осведомленным, Дьюарт решил перечитать этот документ еще раз; поэтому, оставив на время крупные вещи, он принялся искать инструкции, помня, что, когда он получал их от матушки, они были запечатаны в большой конверт из манильской бумаги, на котором стояло ее имя, написанное рукой ее отца.
Через час, перебрав кипу различных документов и целую стопку писем, Дьюарт наконец нашел конверт, запечатанный сургучной печатью, которую матушка, прочитав инструкции, поставила за полмесяца до своей смерти, произошедшей два года назад. Судя по бумаге, это был не написанный самим Элайджей оригинал, а его копия, сделанная, скорее всего, Лабаном; итак, инструкциям, которые он держал в руках, было более ста лет. Тем не менее документ был подписан именем Элайджи; видимо, Лабан ничего в нем не менял.
Принеся в кабинет кофейник и попивая кофе, Дьюарт разложил инструкции на столе и принялся читать. Даты не было, но почерк был четким и твердым, поэтому чтение документа не составило никакого труда.
«Что касается моего американского имущества, находящегося в штате Массачусетс, то заклинаю всех, кто придет после меня, любой ценой оставить вышеназванное имущество в нашей семье по причинам, о которых лучше не знать. Считаю маловероятным, чтобы кто-то из нашей родни вновь отплыл к берегам Америки, но если такое случится, заклинаю того, кто вступит во владение моим имуществом, неукоснительно соблюдать определенные правила, смысл которых можно найти в книгах, оставленных в доме Биллингтона, расположенном в лесу, известном как Биллингтонский лес. Правила таковы.
Не допускать, чтобы вода прекращала омывать остров, не нарушать покой башни и не уговаривать камни.
Не открывать дверь, которая ведет в странное место и время, не призывать того, кто таится у порога, не взывать к холмам.
Не тревожить лягушек, особенно лягушек-быков, обитающих на болотах между домом и башней, не трогать ни светлячков, ни птиц козодоев, дабы не сломать его замки и не потревожить его стражей.
Не прикасаться к окну, не пытаться что-то в нем изменить.
Не продавать и не совершать иных сделок с наследственным имуществом, дабы не были потревожены остров и башня, а также окно – за исключением того случая, когда возникнет необходимость его уничтожить».
На документе стояла скопированная подпись: «Элайджа Финеас Биллингтон».
Дьюарт молча смотрел на эту короткую запись, по которой метались отсветы огня от камина, и чувствовал, как в нем поднимается новая волна острого любопытства. Почему прапрапрадедушка так беспокоился о башне – а речь, несомненно, шла о башне на острове – или о болотах и окне – разумеется, окне в кабинете?
Дьюарт взглянул на мозаичное окно. Что в нем такого? Почему оно вызывало такой интерес? Рисунок, конечно, любопытный – концентрические кольца, из центра которых выходят прямые лучи, и разноцветные кусочки стекла, обрамляющие большой круг, ярко сверкающий в лучах заходящего солнца. Продолжая разглядывать окно, Дьюарт заметил одно странное явление: казалось, что маленькие стекла как будто двигаются и даже вращаются, а прямые лучи слегка подрагивают и изгибаются. Еще немного, и на стекле начало появляться изображение – то ли чей-то портрет, то ли какая-то сцена. Дьюарт крепко зажмурился и потряс головой, затем открыл глаза и взглянул снова. Окно как окно, ничего странного. И все же эта мимолетная галлюцинация была такой яркой, что Дьюарт не сомневался – он либо заработался, либо у него закружилась голова, либо он выпил слишком много кофе; а может быть, и все вместе, поскольку он относился к тем кофеманам, что способны выпить целый кофейник – при этом без молока, но с большим количеством сахара.
Отложив документ, Дьюарт отнес кофейник на кухню. Вернувшись, вновь взглянул на мозаичное окно. Смеркалось, и в кабинете становилось все темнее; солнце опускалось за вершины деревьев, и в его закатных лучах разделенные тонкими свинцовыми пластинами кусочки стекла отливали всеми оттенками золота и меди. И тогда Дьюарт подумал, что, скорее всего, его обманула игра света, столь переменчивого в этот закатный час. Он опустил глаза и спокойно занялся своими делами, то есть убрал инструкции обратно в конверт, после чего вернулся к письмам и документам, которые еще предстояло разложить по ящикам.
Так он провел время сумерек.
Закончив эту довольно нудную работу, он потушил лампу в кабинете и вместо нее зажег настенную лампу на кухне. Он намеревался немного прогуляться, ибо вечер выдался тихий и теплый; над травой стелилась легкая дымка, – видимо, где-то в районе Аркхема жгли траву или кусты; на западе тихо сияла бледная луна. Дьюарт направился к выходу из дома; проходя кабинет, он случайно взглянул на окно.
То, что он увидел, заставило его замереть на месте. То ли игра лунного света, то ли расположение цветных стекол было тому причиной, только на стекле совершенно явственно проступили очертания причудливой, искривленной головы. Дьюарт смотрел на нее во все глаза – вот четко видны глаза или глазницы, что-то очень похожее на рот и огромный выпуклый лоб, однако на этом сходство с человеческой головой заканчивалось, поскольку под ней вместо шеи виднелись смутные очертания каких-то ужасных щупалец. На этот раз зажмуривание глаз и трясение головой не помогло: жуткий рисунок не исчез. «Сначала солнце, теперь луна», – подумал Дьюарт и внезапно понял, что его прапрапрадедушка создавал в кабинете мозаичное окно именно для этой цели.
Однако решив, что данного объяснения ему недостаточно, он поставил стул на расположенные под окном книжные полки, перебрался с него на большой книжный шкаф, оказавшись почти вровень с окном, и принялся тщательно исследовать каждое стеклышко. Но едва он углубился в это занятие, как окно внезапно ожило, словно лунный свет превратился в ведьмин огонь, и его призрачные очертания начали жить какой-то своей, пугающей жизнью.
Однако эта иллюзия исчезла столь же внезапно, как и появилась, а Дьюарт, дрожащий, но исполненный решимости, так и стоял перед центральным кругом окна, сделанным, к счастью, из бесцветного стекла; прямо на него смотрела луна, а между стеклом и луной, на фоне высоких и темных деревьев зловеще белела башня, торчащая посреди небольшой ложбины. Дьюарт посмотрел вдаль. Это ему от усталости мерещится или возле башни действительно мечутся какие-то тени – причем мечутся не у подножия, поскольку его не видно, а на уровне конической крыши? Дьюарт тряхнул головой; наверное, это в лунном свете поблескивают испарения, поднимающиеся с болот.
И все же он был встревожен. Спустившись со шкафа, он отошел к порогу кабинета. Оглянулся на окно. Сквозь стекло струился бледный свет – не более; постепенно свет исчез совсем. Луна скрылась за тучей, и Дьюарт вздохнул с облегчением. Нет, все-таки события этого вечера его сильно расстроили; видимо, всему виной эти непонятные прапрапрадедушкины инструкции, вызвавшие у него искаженное восприятие действительности.
