С трудом оторвав взгляд от часов, Уолтерс вышел из комнаты. Нужно было осмотреть весь дом. Но если он и надеялся найти еще что-нибудь удивительное, то надежды не оправдались, поскольку остальная часть дома оказалась самой обыкновенной – череда простых, скудно обставленных комнат. Две спальни, кухня, буфетная, столовая, кладовка и, на самом верху, под крышей, три комнатушки, похожие на кладовки, и четвертая, скорее всего, спальня. Комнаты на втором этаже, между которыми вклинивались скаты крыши, были очень уютными, и в каждой – по одному мансардному окну, отчего они казались еще просторнее, поскольку окна были особыми, повторяющими форму фронтона, – архитектурный прием, доселе неизвестный Николасу.
Он решил, что нужно обязательно сфотографировать дом, чтобы добавить его к своей обширной коллекции; архитектурные детали фронтона и мансардных окон были поистине уникальны. Кроме того, в доме находились и другие крайне интересные архитектурные изыски, которые нужно было поскорее запечатлеть на пленку, пока солнце не скрылось за горизонтом и дом не оказался в тени деревьев.
Спустившись по узкой лестнице на первый этаж, Николас подошел к машине, вытащил оттуда все необходимое и приготовился к фотосъемке. Начал он с наружного вида, сфотографировав дом со всех сторон и уделив особое внимание мансардным окнам; затем вошел внутрь и сфотографировал центральную комнату, включая часы с их странным циферблатом и стеклянное украшение над камином, чтобы в будущем ничего не забыть.
День уже близился к концу, и Николасу пришлось задуматься над вопросом, искать ли ночлег где-нибудь поблизости или провести ночь в этом доме. Поскольку во всех комнатах было чисто, Николас пришел к выводу, что искать пристанища в другом месте было бы глупо и, следовательно, ночь он проведет в уютной спальне на втором этаже. Сказано – сделано. Перенеся в дом багаж, он решил запастись продуктами – такими, что не требуют долгой возни, вроде галет, крекеров, может быть, хлопьев, молока, хлеба и масла, ну и немного фруктов, если найдутся, и еще сыра, – поскольку в этом захолустье он не видел ничего похожего на кафе или закусочную, не говоря уже о ресторане, в котором местные жители, судя по всему, не нуждались. Кроме того, ему понадобится заправка для керосиновых ламп, которые он нашел в буфетной, – если, конечно, не зажигать вместо них свечи, расставленные по всем комнатам.
Значит, придется съездить в Данвич. При мысли об этом Николас почувствовал, что ему почему-то очень хочется вернуться в свой дом еще засветло. Поэтому, заперев двери, он без промедления тронулся в путь.
Когда Николас поднялся по ступенькам магазинчика, на мрачном лице Тобиаса Уэйтли появилось выражение, ясно говорившее: «Так я и знал». Николаса это немного смутило; Тобиас как будто ожидал его возвращения, вот только почему?
– Мне нужно немного продуктов и керосин, – на одном дыхании выпалил Уолтерс и, не давая Тобиасу опомниться, быстро перечислил все, что собирался купить.
Уэйтли застыл на месте, глядя на Уолтерса во все глаза и, по-видимому, о чем-то размышляя.
– Так вы что, остаетесь? – спросил он наконец.
– На эту ночь наверняка, – ответил Уолтерс. – А может быть, и дольше. Пока не решу, что делать с собственностью.
– Что делать? – с нескрываемым изумлением повторил Уэйтли.
– Возможно, выставлю ее на продажу.
Уэйтли взглянул на него, как на сумасшедшего.
– Да этот дом не купят даже Уэйтли. Те из Уэйтли, которые образованные, так они про него и слышать не хотят, а остальные – те и свои-то дома кое-как содержат. Нет, вам придется подыскивать кого-нибудь со стороны.
Все это он произнес с таким видом, словно саму возможность продажи не стоило даже и обсуждать; это несколько разозлило Уолтерса, который довольно резко заметил:
– Я и сам со стороны.
Уэйтли издал отрывистый лай, который, по всей видимости, означал иронический смех.
– Ну еще бы! Вы тут надолго не задержитесь, помяните мое слово. Нет, вы свой дом продавайте где-нибудь в Спрингфилде, или Аркхеме, или даже Бостоне, а здесь покупателей нет.
– Дом в прекрасном состоянии, мистер Уэйтли.
Тот ответил Николасу яростным взглядом.
– А вы спрашивали себя почему? Там никто не жил с тех пор, как помер Инкрис. Туда никто даже близко не подходил. Уже три года. Слушай, кузен, я и сам туда не сунусь – даже просто затем, чтоб доставить тебе продукты.
– Там все было крепко заперто, – в некотором замешательстве произнес Уолтерс, – так что почему бы дому не быть целехоньким? И вообще, три года – это недолгий срок. Эберат Уэйтли умер семь лет назад. А кто такой этот Инкрис?
– Инкрис Браун, так, говорят, его звали, – ответил Уэйтли. – Знать не знаю, кем – или чем – он был. – При этом он бросил на Николаса жесткий, вызывающий взгляд. – И откуда пришел, тоже не знаю. Он принадлежал Эберату.
«Как странно он выражается», – подумал Уолтерс.
– Просто однажды появился, и все тут. И остался. Ходил за Эбератом, как собака. А потом вдруг исчез. Говорили, что помер.
– Кто же его хоронил?
– А никто, – грубо отрезал Уэйтли.
Уолтерс с удивлением осознал, что Тобиас Уэйтли почему-то относится к нему пренебрежительно, словно Николас не знает чего-то такого, что знать просто обязан. Это было крайне неприятно, поскольку Уэйтли, этот деревенский болван с образованием не выше начальной школы, смотрел на Николаса с плохо скрываемым презрением, крайне раздражавшим молодого человека, – и это было отнюдь не традиционное презрение дремучего невежды к образованным людям, а нечто совсем иное. Уолтерс был и озадачен, и разгневан; впрочем, его гнев начал улетучиваться по мере того, как росло недоумение; а Уэйтли все говорил и говорил, наполняя свою речь загадочными намеками и время от времени чуть ли не с надеждой поглядывая на Уолтерса, словно пытался уловить в нем хоть какой-то признак понимания и тем самым разоблачить его как притворщика.
Уолтерс слушал его со все возрастающим интересом. Из слов Тобиаса становилось ясно, что Эберат Уэйтли, хотя и считался «образованным», был тем не менее изгоем среди всех остальных Уэйтли – как образованных, так и невежд. Что же касается Инкриса Брауна, то он считался темной и подозрительной личностью. Уэйтли описал его как тощего смуглокожего типа с черными глазами и костлявыми руками.
– …Никто не видел, чтобы он ел, и он никогда не приходил за едой после смерти Эберата, однако у нас вечно куры пропадали, а еще один раз свинья пропала и потом две коровы… И люди всякое про то болтали…
В конечном итоге все, что услышал Уолтерс об Инкрисе Брауне, можно было свести к следующему: его ненавидели, боялись и старательно избегали. Впрочем, он и сам редко показывался на людях; жители Данвича проявляли к Брауну нечто значительно большее, чем обычная неприязнь к чужаку, как это нередко случается в глухих деревнях. Да, но что именно скрывалось за осторожными, а иногда и прямыми взглядами, которые Тобиас бросал на своего собеседника? Какую реакцию он ожидал увидеть? После этой беседы у Уолтерса возникло странное ощущение, словно от него не просто ждут определенной реакции, но он ни много ни мало обязан поступить именно так, как от него ожидают.
