– Её зовут Кена, – шепнула Сигрун, заметив, какой нежностью наполнился взгляд воина. – И она в самом деле тебя околдовала.
– Ну и что? – бросил Льеф, не глядя на лекарку.
– Ничего, – Сигрун повела плечом и вернулась к делам.
А Льеф всё сидел и смотрел, пытаясь понять, в чём же тайная магия лица раненой южанки, и зачем он притащил сюда, на север, эту рабыню.
***
Кена открыла глаза – ясные и голубые, как у самых красивых из северян. В зрачках её таился страх – как будто она Льефа узнала.
Чужачка попыталась немного отползти назад, но Льеф перехватил её запястье и удержал.
– Я – твой господин. Я взял тебя по праву победителя, и ты не должна меня чураться. Твоя жизнь в моих руках.
Кена сглотнула.
«Всё-таки это правда», – с отчаяньем подумала она, и слёзы навернулись на глаза. Никогда больше ей не увидеть зелёные просторы Элриа, никогда не услышать песен своего народа. И здесь, в чужой земле, она больше не была дочерью вождя, а стала всего лишь рабыней.
Льеф смотрел на девушку в недоумении. Он никогда не видел, чтобы плакали те, кому больше десяти лет.
Однако суровый и часто без меры жестокий в бою, Льеф никогда не посмеялся бы над незнакомой девушкой. За насмешку же над собой тотчас вызывал на бой.
– Перестань. Ты сама выбрала свою судьбу.
Чужачка отвернулась к окну.
– Разве кто-то дал мне возможность выбирать?
– Я предпочёл бы смерть бесчестию. Никого из людей Севера не склонить на свою сторону силой – только доводами разума. Для любого из нас смерть достойнее и желаннее, чем бесславное и бессильное существование. Ты же позволила себя увести.
– Ты спросил меня, хочу ли я умереть?
– Я могу помочь тебе с этим прямо сейчас.
Кена замолкла и опасливо посмотрела на Льефа.
Мужчина с чёрными волосами, что густой волной струились по широким плечам, мало походил на северянина и, казалось, был Кене знаком. На плечах воина лежал плащ из волчьей шкуры, а одежда его состояла из меховой куртки и штанов. Бёдра викинга оплетал широкий металлический пояс, с которого на цепочке свисал меч.
Жившие на юге одевались иначе: они носили меховой плащ и куртку, сшитую из двух шкур, а для украшения надевали янтарные бусы и зубы животных.
– Вы убили всех моих родных, – тихо сказала Кена. Во взгляде её тлела мольба, будто она надеялась, что Льеф опровергнет её слова.
Но на Севере не говорили с человеком о его несчастьях – разве что для того, чтобы предложить помощь. А помочь чужачке Льеф уже ничем не мог – даже если бы и хотел.
– Ты должна свыкнуться. Никто не избежит участи, назначенной роком – как говорит мой отец.
Люди Севера свято верили в то, что судьба определяет земной путь как людей, так и богов. Ни воля воина, ни мольбы женщины не изменят предначертанное. Все свои поступки воины объясняли тем, что рок позаботится обо всем, и все происходит так, как решено волей норн.
«Нельзя противиться судьбе, – слышал Льеф с малых лет и не раз испытал правильность этих слов на себе. – Никому не сделать даже шага вперед, если судьба так пожелает».
– И какова же… – Кена прокашлялась. – Какова же моя судьба?
– Принадлежать мне.
Льеф встал, не обращая более внимания на рабыню, и обернулся к Сигрун.
– Продолжай за ней наблюдать. Я приду через несколько дней.
Затем снял золотое обручье и протянул ведунье.
– Не забудь сказать Руну! – крикнула Сигрун вслед, когда Льеф покинул избу.
***
Льеф вышел на воздух. Только теперь он ощутил, какой тягостный дух лука и лечебных трав стоял в избе. Он смотрел на кромку леса вдалеке и думал о том, как неудачно придумал притащить сюда чужачку.
Южанка не годилась для северной жизни. Льеф предчувствовал, что ему придётся день изо дня оберегать девушку – но уже в следующую секунду при мысли об этом по груди разливалось тепло. Тело Кены было даже хрупче, чем у Сигрун, и один вид рабыни рождал в животе Льефа ощущения, которые его пугали.
«Нужно держать её на расстоянии, – подумал Льеф. – На расстоянии… но так, чтобы дотянуться рукой».
***
Кена тем временем лежала и смотрела в окно – на покрытый волчьей шкурой силуэт северного воина, который приходил её навестить.
«Где же я его видела?» – думала она, но вспомнить не получалось.
Запястье всё ещё горело, словно ощущая жёсткие пальцы, и Кена слегка дотронулась до него.
Мысль о руках северянина, которых она будто бы касалась таким образом, разожгла в теле Кены огонь.
Кена снова посмотрела в окно. Северянин взбирался на коня. Он ударил гнедого пятками по бокам и неторопливо направился прочь. А Кена всё смотрела и смотрела ему вслед, пока силуэт всадника не растворился в сизой дымке сна.
Когда Кена открыла глаза в следующий раз, над горизонтом алел закат. Лучи холодного северного солнца ласкали щёки, и в бликах его Кена не сразу разобрала, что в дверях избы стоит воин с пшеничной бородой, заплетённой в косы. На плечах северянина лежала шкура полярного волка, а пальцы унизывали перстни, среди которых Кена разглядела и свое, подаренное ей отцом, кольцо.
Северянин какое-то время стоял неподвижно. Затем шагнул вперёд.
Кена попыталась отползти, но северянин поймал её за подбородок и потянул вверх, заставляя смотреть себе в глаза.
– Льеф захотел тебя, да?
Кена сглотнула, не зная, как отвечать. Северянин усмехнулся. Красивое лицо его озарила холодная улыбка, в голубых глазах стоял такой же лёд.
– Он наиграется с тобой. И выбросит, если не дурак. И тогда моё время придёт, галльская колдунья.
Северянин резко убрал руку, плащ его взметнулся вверх, и дверь захлопнулась за спиной.
Глава 4. Учитель и друг
Королевский двор походил на усадьбы богатых бондов: лишь величина построек давала понять, что здесь живут правители. В остальном же имения конунгов и ярлов от жилищ простых бондов отличало только наличие приёмного покоя, который называли «палатой».
Льеф остановил коня и бросил поводья треллю, вышедшему навстречу.
Днём зала, где три дня и три ночи пировали вернувшиеся из похода викинги, напоминала комнату в жилищах простых воинов и выделялась только пышностью резьбы и красотой гобеленов, укрывавших в праздничную ночь стены. Эта зала была так велика, что конунг мог в ней принимать прибывавших к нему с визитами ярлов и знатных бондов – те свободно помещались внутри со всей своей огромной свитой. А кроме того, на пиры созывались все именитые люди с окрестных земель – и для них тоже хватало места за столом.
