– Почему?
– Я понимаю, что ты по нему скучаешь, но ведь сейчас у нас такой возраст, когда люди отделяются от родителей, а не наоборот. Я особо не следил, но вроде после начала Перестройки ездить за границу стало проще, и родственники за бугром больше не пятно на биографии, сможете общаться с папой без проблем, ездить друг к другу в гости, но падать ему на шею мне кажется не слишком удачной идеей.
Наташа вздохнула и стиснула ему коленку, Ян даже не подозревал такой силы в ее маленькой хрупкой руке.
– Ты не понял, Ян, – сказала она сухо, – я хочу уехать не столько к папе, сколько из этой страны.
– Да чем же она тебе так не угодила?
– Смотри сам. Ты ведь ученый, метод сравнения результатов должен тебя убедить. Итак, два молодых человека, ровесники, оба умные и энергичные. Один человек, мой папа, талантливый химик, имеет несколько интересных идей, но работает старшим лаборантом, потому что его идеи тут нафиг никому не сдались. Никто их даже не рассматривает без звонка от Ивана Петровича или Петра Ивановича. В итоге папа вспоминает, что он этнический немец, имеет корни и родственников в Германии, связывается с ними и уезжает, быстро подтверждает образование и теперь возглавляет отдел исследований в одной крупной фирме. Второй человек, моя мама, отказывается ехать, потому что любит свою родину, в результате так и не поступает в институт, всю жизнь работает за копейки медсестрой и умирает в сорок два года без медицинской помощи, как последняя нищенка.
– Наташа…
– Нет, конечно, если бы мама была жива, я никуда бы не поехала, но теперь ее нет, и жить в этой стране я больше не хочу.
– А как же я, Наташа?
– Так я и говорю, поехали вместе! Мы молодые, с головой и с руками, построим там для себя такую жизнь, о которой тут даже мечтать не могли.
Ян резко зажмурился, тряхнул головой и открыл глаза, все еще не веря, что она говорит всерьез. Какой-то отец в Германии, эмиграция, бред…
– Я уверена, что все у нас получится. Папа говорит, там даже воздух совсем другой, появляется уверенность в своих силах, чувство свободы, раскрепощенности, а главное, понимание того, что ты можешь добиться своих целей с помощью собственных способностей и упорного труда, а не только подлизываясь к таким скользким и двуличным типам, как твой Игорь Михайлович.
– Я не подлизываюсь!
– Я просто для примера, – дернула плечом Наташа. – Ян, скажи, пожалуйста, почему, ты думаешь, я сижу в библиотеке?
Ян пожал плечами:
– Ты любишь книги?
– Люблю, конечно, но в библиотеке я совсем по другим причинам. Я не пошла в девятый класс, потому что мы не могли прожить вдвоем на одну мамину зарплату. Понимаешь? В этой стране так устроено, что медсестра, опекавшая тысячи детей, не может дать приличное образование своему единственному ребенку. Поверь, я очень хорошо училась, но после восьмого класса пошла в техникум, потому что надо было слезать с маминой шеи хотя бы частично. После техникума я каждый год поступала в университет на филфак и каждый же год не проходила по конкурсу, хотя метила только на заочное отделение. И мне кажется, Ян, что я не проходила не потому, что была глупой или плохо готовилась к экзаменам. В последний раз знаешь, как было обидно, когда я полчаса на английском распространялась про стилистические приемы Диккенса и получила тройку, а за соседним столом абитуриент с трудом выдавливал из себя май нейм из Ваня и вышел с «отлично». После такого опыта как-то очень отчетливо начинаешь понимать, что в этой стране, если за тебя некому заступиться, то ты никто, пылинка под сапогом истории.
– Не говори «эта страна», пожалуйста.
Наташа пожала плечами.
– Слушай, – сказал Ян, осторожно обнимая ее, – тебе трудно пришлось, но мы женимся, и все наладится. Ты будешь женой не какого-то обормота, а советского офицера. Сейчас немножко туговато с деньгами, но как только я закончу аспирантуру, буду получать очень прилично.
– Да разве в деньгах дело? – вздохнула Наташа.
– А в чем тогда?
– Во многом, но точно не в них. Просто материальные аргументы самые наглядные и убедительные, поэтому я с них и начала. Я ведь не корыстный человек, Ян, разве ты этого не заметил?
– Заметил, – улыбнулся он.
– Я привыкла считать каждую копейку и думать, что счастье не в эгоистичных удовольствиях, а в служении людям. Так меня мама воспитала. Послушай, Ян, я разве хоть раз спросила тебя, сколько ты получаешь?
– Не помню такого.
– Правильно, потому что мне это не важно. С тобой я готова прожить в нищете всю жизнь.
– Спасибо, Наташа, но я надеюсь, что до этого не дойдет.
– Готова, Ян, только не в этой стране, где граница влияния государства на человека проходит по внутренней стенке его черепа, а у большинства людей оно эти границы даже перешло.
– Наташ, ты преувеличиваешь…
– Да? А ты можешь свободно выражать свои мысли?
– В принципе да…
– Да что ты! – Наташа делано рассмеялась. – И на комсомольском собрании, и на занятиях по марксистско-ленинской философии в любую минуту можешь сказать, что все это чушь слоновья, и тебе за это ничего не будет?
– Ну не до такой, конечно, степени.
– А в нормальном обществе надо до такой! Чтобы ты соблюдал законы, платил налоги, а дальше делал что хотел. И если ты, например, не разделяешь коммунистические идеи, то можешь не вступать ни в комсомол, ни в партию, совершенно не беспокоясь, как это отразится на твоей работе.
Прижав ее к себе сильнее, Ян сказал, что сейчас жизнь меняется, перестройка по всем направлениям идет полным ходом, у людей становится больше свободы, и вскоре они заживут в нормальном обществе, никуда не уезжая.
Наташа отстранилась и остро взглянула на него:
– И ты серьезно в это веришь?
– Я считаю, что такое возможно, – уклончиво ответил Ян.
– А я считаю, что нет, потому что свободы по приказу не бывает. У нас человек – это всегда средство, а не цель. Вот смотри, Ян, сейчас заговорили о сталинских репрессиях. Для вас это шок, страшная сказка, а для нашей семьи – обыденная реальность. Почему, ты думаешь, на похоронах мамы не было никого из родных? Да просто никого не осталось! Моего деда выслали сначала, а потом посадили в лагерь, откуда он уже не вернулся. Бабушка осталась одна с мамой, которой тогда исполнилось три месяца, и выжили они просто чудом. Брат деда им помогал, но вскоре сам очутился в лагере. И таких людей, как мы, много, но до недавнего времени нам даже не позволено было говорить о своих семейных трагедиях. Как будто если делать вид, что чего-то нет, то его и впрямь не будет.
– Но сейчас-то начали…
– А я смотрю и думаю, что лучше бы молчали, – фыркнула Наташа, – эта ложь дорого нам еще обойдется. Репрессии представлены, как какой-то сказочный гротеск, как засилье злодеев-вурдалаков, а между тем это все делали хорошие люди и для благой цели, просто они знали, что можно уничтожить человека во имя счастья человечества. Как ты вырезаешь раковую опухоль, так и они уничтожали неподходящих людей и, как и ты, шли домой с чувством морального удовлетворения.
