Просто морок нашел, бывает иногда такое. Сахар крови упал, Колдунов ведь из-за Васькиной страсти пообедать не успел, так голодным и вылетел из дома, вот голова и закружилась.
Что бы это ни было, но точно не знамение, не вмешательство небесных сил и не великая любовь… А за стеклом с надписью «Не прислоняться» непроглядная чернота тоннеля сменялась сияющим великолепием станций, входили и выходили люди, поезд вздыхал, трогаясь, мерно покачивался, стучали колеса, и мысли отступали под натиском то ли радости, то ли боли, и, только взглянув в свое отражение в окне вагона, Ян заметил, что улыбается.
Ни на что особо не рассчитывая, он вернулся к дому, но о чудо, свет в большой комнате горел. Вне себя от радости Ян взлетел по ступенькам. Дома оказалось пусто, а на безупречной Васиной койке не прибавилось ни одной складочки, из чего Ян заключил, что гулял напрасно.
Он пошел в душ и долго стоял под горячей водой, растворяя в ней воспоминания об этом длинном и странном дне.
Кутаясь в махровый халат (у них был один на всех махровый халат, в точности как показывают в фильмах о миллионерах, только не белый, а розовый), Ян вышел и увидел, что Вася уже дома, заваривает чай с таким суровым выражением лица, что нечего спрашивать, как прошел его вечер.
Ян хотел сказать, что, если ты гладишь девушке халаты, а она тебе все равно не дает, есть прямой смысл поискать другую девушку, но вспомнил, как папа учил его, что в чужие проблемы можно влезать, только если это проблемы со здоровьем, и промолчал.
Накрыв чайник полотенчиком, Вася подумал немного и достал с нижней полки бутылку «Пшеничной». Ян покачал головой и убрал водку назад.
– Чего это? – возмутился Вася.
– Того. У тебя сессия. Вам, Василий, заниматься надо, а не пьянствовать.
– Вот Дина тоже говорит, учись.
– Благотворно на тебя влияет, как я погляжу. Учение и воздержание, именно то, что требуется юноше в расцвете лет.
– А нечего издеваться. Просто она еще после замужества не отошла.
С самым серьезным видом Ян кивнул, хотя ему все было уже ясно. Каждая уважающая себя девушка должна иметь несуразного поклонника, бессловесного и преданного пажа, с одной стороны, это запасной аэродром, а с другой – живое доказательство ее привлекательности. Смотри, парень, раз этот дурачок от меня голову потерял, ты тоже можешь. Похоже, Дина как раз держит Васю за такого дурачка, вешает ему лапшу про трагическое прошлое, а он, бедняга, и рад уши развесить.
– Ну ничего, я подожду, – вздохнул Вася, разливая чай по кружкам, – куда торопиться.
– Вот именно, тем более сессию ты пройдешь только на спермотоксикозе. У тебя сейчас каждый гормон должен быть на счету.
– Ладно, ладно, не такой уж я идиот.
– Конечно, нет…
– И заслуженному прапорщику трояк всегда поставят.
* * *
Ян проснулся за несколько секунд до будильника с ощущением, что произошло что-то очень хорошее. Не открывая глаз, он полежал, наслаждаясь безмятежным детским счастьем, которое считал уже забытым и утраченным, но Вася вырвал его из грез, по-армейски доходчиво саданув ногой по спинке кровати. Ян вскочил и побежал бриться.
Все сегодня казалось ему другим, даже собственная физиономия в зеркале.
Ночью прошел буран, замело дома и тротуары, и, даже, кажется, само небо превратилось в сугроб. Сейчас ветер стих, но снегопад не прекратился, белые хлопья медленно опускались на головы и спины прохожих. По дороге к метро Ян внимательно всматривался в людей, надеясь и одновременно страшась встретить вчерашнюю девушку.
Ей еще рано идти на работу, но вдруг судьба, столкнувшая их вчера, сработает снова?
Судьба молчала. Или он просто не помнит лица девушки…
Да, пожалуй, он не знает, как она выглядит. Серьезные серые глаза, тонкие руки, брови, кажется, темные… Длинный нос он помнит точно… Или нет? Лицо мерцало, как смутный образ, привидевшийся в пламени костра.
Глупости все это. У Яна Колдунова в жизни одна любовь, одна страсть, и зовут ее хирургия. Бездельники пусть взвинчивают себя высокими чувствами, устраивают трагедии на пустом месте, чтобы скрасить свое скучное существование, а у него эмоций и так хватает. Серьезному человеку нужна хорошая жена, крепкий тыл (ужасно банальное выражение, зато правда), друг и товарищ.
Ян прошел через приемник, чтобы посмотреть график дежурств, и первый, кого он там встретил, был профессор Бахтияров, отчитывающий кого-то из своей талантливой молодежи:
– Если вы не умеете склонять глагол «класть» в соответствии с правилами русского языка, – вещал Сергей Васильевич, – то будьте добры, используйте слово «госпитализировать»! Делайте это хотя бы в моем присутствии, я вас умоляю!
Ян заглянул в смотровую и увидел, что культурной обработке подвергался клинический ординатор Калинович, один из лучших, на взгляд Яна, молодых врачей клиники, но память свою знанием всех тех богатств, которые выработало человечество, он, вопреки завету Ленина, действительно не обогатил.
Колдунов перемигнулся с беднягой, который стоял, краснея и потупив взор, как бы от смущения, но всем, кроме Бахтиярова, было понятно, что он еле сдерживается, чтобы не заржать.
– О, Ян Александрович, доброе утро, – обернулся к нему Сергей Васильевич, – вот уж не думал я, что на старости лет придется работать в медицинском учреждении, куда больных ложат! Ложат, вы можете себе представить!
Ян покачал головой сочувственно и неопределенно, чтобы и с Бахтияровым согласиться, и товарища не обидеть.
– Народ еще не достиг вопиющего уровня безграмотности, хотя, надо признать, все к тому идет, – продолжал Бахтияров, – но на сегодняшний день, слава богу, глагол «ложить» в той же степени, что и меня, ужасает как минимум треть населения. Представьте, молодой человек, что подумает пациент, услышав от вас, что его следует «ложить» в больницу! Доверится он безграмотному врачу, как вы считаете?
Калинович еще сильнее потупился, а Ян, пробормотав, что ему пора на планерку, ретировался подальше от лингвистического спора.
Уровень общей культуры был пунктиком Бахтиярова и верным способом унижения коллег.
Дня не проходило, чтобы он не разражался речью в том духе, что настоящий профессионал обязан быть всесторонне развитой личностью, высшее образование пробуждает в человеке духовные запросы, и если врач не образован, не развит, не воспитан, то в профессии он никогда не прыгнет выше уровня фельдшера. Озвучив эти теоретические выкладки, Бахтияров шел в операционную, где, если обстановка позволяла, устраивал «Что? Где? Когда?» своим молодым помощникам. Например, если по радиоточке передавали музыку, он спрашивал, как называется сие произведение и кто автор. Когда шли новости или современные песенки, про которые Сергей Васильевич, как истинный аристократ, ничего не хотел знать, то он декламировал стихи и цитировал прозу, предлагая ассистентам сообщить ему, откуда это. Как правило, молчание было ему ответом, и Бахтияров тяжело вздыхал, как человек, убедившийся, что мир катится в пропасть, а он не в силах этому помешать.
