– Если праздник пройдёт как надо, я щедро вознагражу тебя, – сказал Агафокл, а про себя подумал: «Всё пройдёт хорошо, если только она согласится прийти на ложе, всё только для неё…»
– Господин, – снова тихий голос раба вывел Агафокла из задумчивости.
– Что ещё?
– Боюсь, что симпосий будет шумным, не нажалуются ли соседи, как в прошлый раз?
Агафокл не потрудился ответить – махнул вяло рукой, мол, не твоё дело. Не впервой ему выслушивать жалобы городских стражников, то шумные пирушки, то нескромные. Та сумма, что вносил он в казну общины, заставляла умолкнуть все недовольные голоса. Так было много раз, так будет и впредь. Перед выходом из пиршественного зала он оглянулся: «Нет не на ложе, здесь, на тигриной шкуре он овладеет золотоволосой красавицей».
Меньше часа оставалось до начала праздника, на небе зажглись первые звёзды. Бесшумными тенями скользили рабы, неся посуду с угощеньем и сосуды с вином. Агафокл приказал не разбавлять вино водой, пусть всё будет согласно скифским обычаям. Хихикнул, для многих это, будет сюрпризом. Всё вроде бы готово, но какая-то мысль назойливой мухой крутилась у него голове. Он направился в свои покои, чтобы переодеться. Раб бережно держал тонкого полотна красную рубаху, расшитую золотыми стрелками и широкий блестящий персидский халат, Агафокл решил, что в такой одежде ему будет удобнее, возлежать на подушках, чем в штанах и узком скифском кафтане. Вошёл управляющий, чтобы узнать не будет ли каких поручений. Агафокл хотел было отослать его, но неожиданно вспомнил о последнем разговоре с тётушкой, прошло уже несколько дней, а он так и не взялся за выполнение своего обещания.
– Послушай, Кодр, – сказал он рабу, что управлял его домом, – нужно срочно найти ребёнка, девочку. Не моложе пяти лет, но не старше девяти. Она должна быть сообразительной, послушной, с приятной внешностью. Будет очень хорошо, если она говорит на нашем языке. Заплачу щедро… Что ты так смотришь на меня? – спросил Агафокл, перехватив непонимающий взгляд мужчины.
– Простите господин, – закашлялся раб, – что значит срочно?
– Срочно – это как можно быстрее!
– Но где найти такого ребёнка?
– Не знаю, – Агафокл пожал плечами, – на рынке… или может быть, какая-нибудь нищенка пожелает получить деньги в обмен на дитя.
– Детей на рынке очень мало, господин, нет спроса, что касается продажи ребёнка родителями, то городской Совет запрещает…
– Найди! Остальное я улажу.
– Слушаюсь, господин, только боюсь, что быстро не получится. Ещё осмелюсь спросить, господин, для чего нужен ребёнок?
– Моя тётушка, госпожа Федра, желает взять себе в дом воспитанницу, а я хочу сделать ей подарок, – проговорил молодой человек и тут же возмутился, – ты смеешь меня допрашивать, раб?
– Простите, господин, я хочу лишь уяснить… Будут ли ещё какие-нибудь пожелания? Например, цвет кожи, волос?
– Хм, пожалуй, лучше, если дитя будет светловолосым, или, скажем, рыжеволосым.
– Понимаю, господин, – Кодр опустил глаза, чтобы не выдать насмешки.
В доме все слуги знали о страсти господина Агафокла к рыжей скифянке. После того, как гетера согласилась принять ухаживания хозяина, управляющему пришлось бежать к ростовщику, готовому ссудить необходимую сумму. Красавица поставила условие, что все деньги должны быть выплачены золотом, пришлось обещать заимодавцу тройную цену – золотые статеры были редкостью в Таврике.
Монеты золотым дождём текли с серебряного блюда, золотоволосая гетера даже не взглянула на звенящие у её ног статеры. Серебристо-голубой наряд с тончайшей драпировкой выгодно оттенял золото волос красавицы. В кудрях словно светлячки мелькали дымчатые топазы, длинные серьги подчёркивали стройность шеи и изящность плеч. Она неотрывно смотрела на Агафокла своими колдовскими глазами, в которых плясали зелёные искорки, а он не мог пошевелиться, обессилев от её красоты и близости.
– Всё ли так? – едва дыша произнёс он.
– Да, мой господин, – ответила гетера, опустив длинные ресницы.
Ни начала, ни середины симпосия Агафокл почти не помнил, боялся отвести взгляд от своей драгоценной гостьи – вдруг исчезнет. Неразбавленное вино оказало на него странное действие, тело отяжелело, но голова оставалась светлой и ясной, несмотря на это, он упустил момент, когда Пирра скинула своё одеяние и осталась в тонкой прозрачной рубашке. Он с жадностью разглядывал её, отметил высокую грудь с тёмно-розовыми подкрашенными сосками, плавный изгиб талии, тонкую складочку кожи у живота. Рывком поднялся с подушек, положил руку ей на бедро. В ответ на ласку Пирра приблизила своё лицо к лицу юноши, легко коснулась губами его виска потом щеки. Агафокл задохнулся от восторга и желания, всё, что он хотел в этот момент, это остаться с Пиррой наедине. О, боги! Сделайте так, чтобы умолкла эта заунывная музыка! Чтобы все исчезли, и я, наконец, смог насладиться любовью этой женщины! Сжигаемый страстью, Агафокл не заметил, что говорит вслух. Словно по волшебству шатёр опустел, с тихим шелестом упала ткань полога, мелодия резко прервалась. Стук двух сердец и прерывистое дыхание, треск разрываемой ткани. По тигровой шкуре разметались пряди золотых волос, кожа у гетеры молочно-белая с золотистым отблеском. Последняя мысль Агафокла: «Кто дал ей это дурацкое имя Пирра? Она не рыжая, она золотая!»
Глава 8. Опасения Семелы
Струя фонтана оскудела настолько, что не текла, как обычно, а капала редкими крупными каплями, оставляя на дне чаши тёмные влажные следы, которые почти сразу испарялись под жарким солнцем метагейтниона – последнего летнего месяца в Таврике. Все занятия отложены до вечера, обитательницы школы гетер, разморённые жарой, попрятались, кто в тени сада, кто в комнатах первого этажа. Плитки дворика раскалены яростным солнцем настолько, что можно обжечься, если наступить босой ногой. Налетевший было ветерок запутался где-то в кронах высоких деревьев.
Снежка лежала прямо на траве в тени большого дерева, щурилась от солнечного света, пробивающегося сквозь густую листву. Теперь она не Снежка, Семела приказала всем звать её Левкеей, ей не нравится новое имя, но если на него не отзываться, то можно схлопотать затрещину от Семелы или от рабынь, что приставлены к ней и другим воспитанницам. Снежке так и не удалось подружиться с девочками, стоит ей приблизится к ним, как они дружно замолкают и ждут, когда она сообразит, что нужно уйти. Из-за вынужденного одиночества ей никак не даётся этот чужой непонятный язык, те слова и фразы, что проговаривают на занятиях, без повторения совсем не держатся в голове. С трудом привыкает она к здешним правилам и порядкам, никто ничего не объясняет: смотри как делают другие и повторяй. Не успела, не поняла – будешь наказана. Её ещё, как самую маленькую, щадили, остальным девочкам доставалось за малейшую оплошность. Несмотря на кажущуюся солидарность в неприязни к ней, между собой девочки тоже не ладят, ссорятся, обзываются и даже дерутся. Над всей этой склокой, гордо и невозмутимо царит Рода, стравливая или, наоборот, примиряя противниц. Прекрасную женщину, выбравшую Снежку на рынке, девочка почти не видит. Обычно хозяйка не выходит к своим воспитанницам, предпочитает наблюдать за ними из окна одной из комнат. Изредка снисходит госпожа до разговора с Родой, больше никто из воспитанниц не удостаивается её внимания.
